Леа посмотрел на салфетку, превратившуюся в клочья в ее руках.
– Думаю, у них были хорошие отношения, – сказала она. – Самой мне трудно судить. Тем более когда…
Она посмотрела на Лакост, потом на Гамаша.
Они молча ждали, как она закончит предложение.
– Когда она могла бы выйти замуж за Эдуарда.
– Вашего друга по колледжу, – кивнул Гамаш. – Того, кто покончил с собой.
– Или просто упал, – сказала она. Ей хотелось верить в это. Она заставляла себя верить. Леа тяжело вздохнула. – Любовь. Что с этим поделаешь?
Гамаш кивнул. Что тут можно сделать?
Уложив Патрика в постель, вернулись Бовуар, Матео и доктор Харрис.
– С ним все хорошо, – сообщила Шарон Харрис. – Пусть поспит.
– Я вас провожу, – сказал Гамаш, надевая куртку.
Чтобы не проходить через переполненное бистро, они вышли во внутренний дворик и прошли задними дворами.
В пекарне по соседству они увидели за окном разговаривающих Антона и Жаклин.
– Подруга месье Эванса, – заговорила коронер, – это та самая Леа Ру, политик?
– Да.
– По ее словам, она дала ему лоразепам. Никогда не видела, чтобы на взрослого человека так подействовала одна таблетка.
– Вы думаете, она дала ему больше?
– Две как минимум. Наверное, ей неловко было признаться. А может, она дала ему пузырек и он взял, сколько счел нужным.
– Что-то я сомневаюсь. Возможно ли, что это не лоразепам, а что-то другое?
Доктор Харрис остановилась в задумчивости.
Гамаш чувствовал, как туман заползает ему за воротник, в рукава.
– Не исключено. Вы подразумеваете что-то фармацевтическое, опиоид? Без анализа крови я не могу сказать. У вас есть основания для таких подозрений?
– В общем-то, нет. Просто столько этой дряни сейчас.
– Вы даже не представляете, – вздохнула коронер, которая каждый день видела наркоманов на металлическом столе в морге.
Гамаш не стал возражать, но его представления о распространении чумы были гораздо полнее, чем у доктора Харрис.
Он проводил ее до машины. Прежде чем уехать, Шарон Харрис сказала:
– Месье Эванс все время твердил о больной совести. Это имеет какое-то значение, Арман?
– Костюм, в котором была жертва, имел некоторое отношение к совести, – ответил он, и она поняла, что больше он ничего не добавит.
Не было ни времени, ни необходимости рассказывать доктору Харрис о кобрадоре.
То, что могло прозвучать из уст Патрика Эванса как признание, почти наверняка было просто предупреждением. Тут действовала больная, очень больная совесть.
– Merci, – сказал Гамаш. – Ваш отчет?
– Как только смогу. Надеюсь завтра утром прислать вам что-нибудь.
Когда он вернулся в заднюю комнату бистро, напротив Лакост и Бовуара сидели Матео и Леа. Настроенные не то чтобы враждебно, но близко к тому.
Границы были обозначены.
Гамаш подсел к Лакост и Бовуару.
– Мы предполагали, что Кэти убил кобрадор, – начал Матео. – Но возможно, это не так.
– Продолжайте, – сказала старший инспектор Лакост.
– Кобрадор появился здесь из-за кого-то. Из-за человека, совершившего что-то ужасное. Может, этот человек и убил Кэти?
– Зачем? – спросила Лакост. – Скорее, он бы убил человека в костюме.
– Может, он его и убил, – сказала Леа. – А Кэти видела, как это случилось.
– Тогда где он, этот человек в костюме? – спросила Лакост. – Зачем оставлять тело Кэти, а другое прятать?
– Может, оно и не спрятано, – пробубнил Матео. – Может, вы его просто не нашли.
Лакост вскинула брови. На самом деле она на несколько шагов опережала их и уже приказала обыскать прилегающий к деревне лес.
– Что вы можете нам рассказать о мадам Эванс? – спросила Лакост.
– О ее детстве – почти ничего, – ответил Матео. – Она выросла в Монреале. У нее есть сестра. Ее родители… Господи… – Он вздохнул, осознав, что их нужно будет оповестить.
– У вас есть их адрес? – спросил Гамаш и записал его под диктовку Леа.
– Мы познакомились в университете, как и говорили вам вчера вечером, – сказал Матео Гамашу. – Мы слушали разные курсы, но жили в одном общежитии. Дикое место. Не могу поверить, что мы выжили.
Впрочем, выжили не все, подумал Гамаш.
– Впервые вдали от дома, – продолжал Матео. – Молодые. Без всяких правил. Без ограничений. Полная свобода, понимаете? Мы пустились во все тяжкие. Но Кэти сохраняла трезвую голову. Она всегда была готова угоститься, но умела себя контролировать. Это не ханжество, скорее здравый смысл. Остальные из нас словно слетели с катушек.
– Кэти была нашей безопасной гаванью, – добавила Леа.
Гамаш кивнул. Именно те качества, о которых они говорили, и привлекли его к Рейн-Мари.
Спокойное тепло, постоянство, но без консерватизма. Островок безопасности среди молодежного буйства. А иногда и буйства среднего возраста.
– Ух как нас иногда заносило, – сказал Матео, погрузившийся в воспоминания. – И никто нас не останавливал. Немного похоже на «Повелителя мух».
– Но кто из вас был Ральфом, а кто – Джеком? – спросил Гамаш.
– А кто – несчастным Хрюшей? – спросил Матео.
– Не понимаю, – пробормотала Леа.
– Прошу прощения, – сказал Гамаш. – Я уклонился от темы. Мои извинения.
Но Бовуар, который тоже не понял аллюзии, отлично понимал кое-что другое: месье Гамаш никогда случайно не отклонялся от темы.
Бовуар добавил «Повелителя мух» к тем вещам, о которых надо разузнать.
– И конечно, были наркотики, – сказал Гамаш.
– О да, наркотики, конечно, присутствовали. На каком-то этапе их было довольно много, но спустя некоторое время мы успокоились. Все как бы сошло на нет, иссякло, понимаете?
Гамаш понимал. Исходя из собственного опыта, а также благодаря своим детям. В особенности Даниелю, своему старшему.
В университете учились не только в аудиториях. Это было время экспериментов. Бери от жизни все. Хватай все подряд, как в первый раз в ресторане со шведским столом. А потом ты резко тормозишь, поскольку обожрался и тебя тошнит. А иногда не можешь заплатить по счету.
Они вывели из своей системы наркотики, алкоголь, случайный секс и вытекающие из этого последствия. И стали делать более осмысленный выбор.
Но некоторые так и не сумели отойти от шведского стола.
Какова вероятность того, что все четверо пустились во все тяжкие, а потом все четверо сумели вернуться в цивилизацию?
