– Я не люблю власть, – ответил Гамаш дружелюбно, но твердо. – Однако я не боюсь, когда мне ее предлагают. У всех у нас есть свои навыки, вещи, которые мы умеем делать хорошо. Вот я, например, неплохо нахожу преступников.
– Но для вас это нечто большее, Арман. Скорее защита невинных, чем поиск виновных. Хорошо, когда в жизни есть миссия, цель. Плохо, когда это одержимость.
Он тогда наклонился к ней, и она почувствовала силу, исходящую от него. Эта сила не была подавляющей или угрожающей. Скорее она оказывала невероятное успокаивающее действие.
– Это не хобби, не развлечение. Это даже не работа. Я приму должность старшего суперинтенданта Квебекской полиции только при условии, что у меня будут развязаны руки. В полиции огромные проблемы. Колоссальные. Я должен верить, что смогу ликвидировать их, иначе зачем браться за дело?
Гамаш посмотрел на нее задумчиво. В его карих глазах не было безумия. Никакого воспаленного эго. Но там была сила. И уверенность.
На следующий день он дал согласие занять пост. И вот несколько месяцев спустя он снова расследует преступление. Убийство. На пороге собственного дома.
Мирна сидела бок о бок с Кларой на диване, словно в ожидании автобуса, и думала.
Да, для гнева Армана существовали причины. Мирна тоже злилась. Но, кроме того, она боялась и спрашивала себя, не боится ли и Арман.
Мирна опустила взгляд на пол, где Лео свернулся клубком на облезлом коврике со своей новой жевательной игрушкой. Трудно было найти более восхитительный образ.
Потом она посмотрела на Лео, изображенного Кларой. На Грейси. Дикость была у них в крови. Возможно. И Мирна поняла, что это не просто портрет двух щенков.
– Bonjour?
В мастерскую донесся незнакомый голос. Две женщины не без труда поднялись с низкого дивана и пошли в кухню, где увидели молодого человека в форме Квебекской полиции.
– У вас нет звонка, – сказал он, словно оправдываясь. – Я постучался.
– Ничего страшного, все заходят сюда просто так, – сказала Клара. – Вы здесь в связи с Кэти. Чем я могу помочь?
– Господи Исусе, неужели Гамаш начал принимать на работу эмбрионов?
Молодой человек повернулся и увидел в дверях высокую худую старуху. С уткой в руках.
– Старший инспектор Лакост приказала мне найти Рут Зардо, – сказал он, взглянув на влажный клочок бумаги, зажатый в руке. – Ни дома, ни в бистро я ее не нашел. Кто-то сообщил, что она может быть здесь. Мне сказали искать старую сумасшедшую.
Он оглядел всех трех. Из той дали, что разделяла его двадцать пять лет и их возраст, они все казались старухами. И малость чокнутыми. Но чего еще тут можно ждать, подумал он. Бедняги. Такая захолустная деревенька. Нужно пересчитать их пальцы и посмотреть, не лежат ли тут где-нибудь банджо.
«Фак, фак, фак», – проговорила утка, пока три женщины стояли рядом и смотрели так, будто чокнутым был он.
* * *
Жан Ги зашел в магазин Мирны и оставил записку с вопросом, нет ли у нее «Повелителя мух».
После чего вернулся к краткому содержанию книги в Интернете.
Он прочитал о школьниках, попавших на необитаемый остров. Прочитал о счастливых, здоровых, порядочных ребятах, живущих вдали от взрослых, с их правилами и властью, прочитал о том, как они медленно превращаются в дикарей.
И подумал о своем сыне Оноре, о том, как бы он стал себя вести в подобной ситуации.
Но в первую очередь Жан Ги вспоминал слова Матео Биссонетта. О том, что их первый год в Монреальском университете был похож на «Повелителя мух».
С жестоким охотником Джеком. Рациональным, дисциплинированным Ральфом. С «малышней», самыми маленькими, которых мучил страх перед несуществующим зверем.
И с Хрюшей, единственная ценность которого для группы состояла в его очках, с помощью которых добывался огонь.
Бовуар поправил очки на носу и продолжил читать. Все больше напрягаясь и внутренне сжимаясь по мере чтения.
Он читал о том, как у ребят росла уверенность в существовании некоего зверя на острове. Зверя, которого они должны найти и убить.
Жан Ги снял очки и потер глаза.
Матео Биссонетт сравнил университет с «Повелителем мух», но представил это как забавные, хоть и необузданные игры ребятишек.
Неужели эта компания из четырех человек (из пяти, считая несчастного Эдуарда) превратилась в дикарей? А потом, как на необитаемом острове, они напустились друг на друга?
А что такое Три Сосны? Тоже своего рода остров.
И вот одна из их компании убита. И виноват кто-то из них.
А Совести нигде поблизости не видать.
Бовуар глубоко вздохнул и посмеялся над своим буйным воображением.
Но он решил отложить чтение «Повелителя мух» на потом, а пока поискать кое-что другое. Он набрал слова, которые увидел сегодня утром на салфетке, оброненной Гамашем.
«Сжечь наши корабли».
* * *
– Позволишь присоединиться? – спросил Арман, показывая на опущенную крышку унитаза, словно это был шезлонг.
– Прошу, – сказала Рейн-Мари и взяла у него бокал красного вина, который он принес ей в ванную, где она лежала в душистой пене, так что, когда она подняла руку, с нее свисали сталактиты пузырьков. – А себе ничего не взял?
– К сожалению, я еще работаю, – сказал он и закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее.
– Стало понятнее, что случилось?
– Изабель допрашивает свидетелей. Она будет обедать с нами. Я попросил ее и Жана Ги остаться на ночь.
– Нужно все подготовить, – всполошилась Рейн-Мари.
Она поставила бокал и уже хотела выбраться из ванны, но Арман остановил ее:
– Оливье принесет что-нибудь на обед. И я проверил: кровати уже готовы, полотенца лежат.
– Гостиница «Гамаш» готова к ведению бизнеса? – пошутила Рейн-Мари, опускаясь поглубже в воду. Поглубже в пену.
Запах роз, поднимавшийся от пенящейся воды, смешивался с паром, и у Армана возникло странное впечатление, будто туман снаружи проник в их дом. И так же, как когда он шел через туман, его охватило ощущение абсолютного удовлетворения.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Это помогает, – ответила Рейн-Мари.
Она, конечно, имела в виду скорее его компанию, чем пузырьки. Или даже вино.
– Хочешь поговорить об этом?
– Это было ужасно, Арман. Кровь повсюду.
Она старалась не заплакать, но слезы потекли по ее щекам, и он встал на колени рядом с ванной и держал жену за руки, пока она снова рассказывала о том, что увидела.
Ей нужно было выговориться. А ему – выслушать ее. Для утешения.
