Муж Бет немного приподнял брови. Немного, но достаточно, чтобы выразить удивление. И некоторую неловкость.
– Я прошу прощения, но вы должны сказать мне, не было ли в ее откровениях чего-нибудь компрометирующего.
– Что вы имеете в виду?
– Не нарушала ли она когда-нибудь закон? Не совершала ли каких-то поступков, за которые ей было стыдно и в которых она никому не признавалась? Не мог ли кто-нибудь из-за этого ненавидеть ее?
– Нет, конечно.
– Пожалуйста, подумайте.
Она задумалась.
Он смотрел на ее бледное, покрывшееся пятнами лицо. Она застыла, стараясь справиться с болью. Пытаясь держаться.
– Кэти таскала деньги из маминого кошелька. Я тоже таскала. Думаю, мама знала. Брали помаленьку, четвертак или пятьдесят центов. Один раз Кэти на экзамене по географии списала у девчонки, сидевшей рядом. С географией у нее всегда было неважно.
– Еще что-нибудь?
Бет подумала, покачала головой:
– Нет.
– Она была счастлива в браке?
– Кажется, да. Они ведь и работали вместе – Кэти и Патрик.
И опять зашевелился ее муж, Ивон. Бовуар посмотрел на него.
Почувствовав на себе внимательный взгляд, Ивон сказал:
– Мы… я его никогда не любил. Я считал, что он использует ее.
– Каким образом?
– В их паре она явно была главной – тем, кто принимает решения. Но она всегда… как же это слово?..
– Заискивала? – подсказала Бет. – Не то чтобы она постоянно ему уступала, но, если Патрик чего-то хотел, он это получал.
– Он манипулятор, – подхватил Ивон. – С нами у него так не получалось.
– С большинством людей не получается, – сказала Бет. – Только с Кэти. Это было ее единственное слабое место. Мы ее любим, а его, вообще-то, нет. Но она с ним счастлива, и мы смирились.
Бовуар кивнул. Пары, в которых одна сторона доминирует, не были редкостью, хотя часто роли распределялись совсем не так, как казалось на первый взгляд. Со стороны можно было подумать, что в этой семье все решает Кэти, успешный архитектор, тогда как на самом деле всем заправлял Патрик.
– Тирания слабых, – сказал Ивон. – Где-то я об этом читал. Точно про Патрика.
«Тирания», – записал Бовуар. Сильное слово.
– Что-нибудь еще?
Они задумались.
Бет явно пыталась держать себя в руках после первоначального шока и слез. Она изо всех сил пыталась быть полезной.
Она нравилась Бовуару. Они оба нравились. Он подозревал, что ему и Кэти понравилась бы. Кроме, пожалуй, того, что ей приходилось скрывать какую-то тайну.
Тайны были у всех. Только одни пахли отвратительнее, чем другие.
– У меня судебный ордер на обыск дома Кэти. Вы пойдете со мной?
Ивон остался с детьми, а они вдвоем проехали несколько кварталов до дома Кэти и Патрика.
Когда они остались вдвоем, Бовуар спросил:
– И больше действительно ничего нет?
Бет молчала. Они сидели в машине, в темноте, под холодным дождем рядом с домом Кэти. Он был больше дома Бет, не такой скромный, но вряд ли элитный. Погруженный в темноту.
– Пожалуйста, не говорите никому.
– Этого я не могу обещать, – ответил Бовуар. – Но вы должны мне сказать.
– Кэти сделала аборт. Она забеременела в школе, и ей пришлось сделать аборт. Я ходила с ней.
– Она потом жалела? – спросил Бовуар. – Стыдилась этого?
– Нет. Конечно нет. В то время для нее это было правильное решение. Она сожалела, что так получилось, но о своем решении не жалела. Просто наши родители не поняли бы. Она не хотела причинять им боль.
– Вы удивитесь тому, как много могут понять родители, – сказал Бовуар. Он посмотрел на нее. – И?..
Он чувствовал, что она еще не все сказала.
– И мой муж не понял бы.
– Почему?
– Ребенок был от него. Они встречались несколько недель в школе, а потом разошлись. Думаю, он не знает, что мне известно об их романе. И он точно не знает о беременности Кэти и об аборте. Мы с ним стали встречаться гораздо позже, через несколько лет после окончания школы. К тому времени Кэти и Патрик уже поженились.
– И как бы он отреагировал, если бы узнал?
Бет задумалась.
– Не знаю. Наверное, слишком много времени прошло, чтобы его это теперь взволновало. И если откровенно, то тогда он бы пришел в ужас, если бы узнал, что его бывшая девушка беременна. Решение было правильное, и Кэти о нем не жалела. Но и не гордилась им. И уж конечно, не имела никакого желания кричать об этом направо и налево. Я думаю, она поэтому и уехала после школы в Питсбург. Хотела начать с чистого листа.
– Почему в Питсбург? – спросил Бовуар.
– Летом она прослушала курс изящных искусств в Университете Карнеги-Меллон, но быстро поняла, что хочет стать архитектором. Ей позволили перевестись, она подала документы в Монреальский университет и стала учиться по их программе.
– Как бы вы описали вашу сестру? Только теперь почестному. Это важно.
Бет отерла лицо, высморкалась и обдумала ответ.
– Она была доброй. С развитым материнским инстинктом. Может, поэтому она прилипла к Патрику. Если какой-то человек и нуждался в материнской опеке, так это он. Хотя я не уверена, что это шло ему на пользу. Мне кажется, ему давно пора повзрослеть.
– Почему у них с Патриком нет детей?
– Ну, время еще есть, – не задумываясь, ответила Бет.
В темной машине Бовуар слушал стук ледяных дробинок по стеклу, стонущую тишину. А потом рыдания.
Он подождал, пока она успокоится.
– Ее планы, ее надежды состояли в том, чтобы построить бизнес, а после начать рожать детей. Ей ведь еще нет… не было и тридцати пяти. Полно времени, – прошептала она.
Они вошли в дом, и Бет включила свет.
Бовуар был удивлен. Если снаружи дом казался таким же, как и соседние, ничем не примечательным, то внутри он претерпел полную переделку. Краски приглушенные, но не размытые. Успокаивающие, теплые. Оттенки почти пастельные, но не сказать, что исключительно женские.
Веселые – вот точное слово. Домашние. В книжных шкафах книги. В стенных шкафах органайзеры и полный порядок. В кухне запах трав и приправ, всевозможная утварь в кувшинах, кофемашина и чайник. Ни один из этих предметов не находился здесь только ради красоты.
Эта кухня была рабочим местом.
Из кухни открывалась дверь в гостиную с балочным потолком.
Это был семейный дом, и Бовуар легко и с удовольствием мог представить в нем свою семью.
