В формировании молодежных коммун большую роль играла также романтическая устремленность к легализации тех сторон жизни, которые были желанны для молодежи, но строго регулировались традиционными религиозными и моральными предписаниями (в частности, половым отношениям) — молодежь объединялась в коммуны из желания «нанести удар по патриархальной семье», сформировать и осуществить на практике новые отношения между мужчиной и женщиной. «Половой вопрос просто разрешить в коммунах молодежи, — писали комсомольцы московского завода «Серп и молот» в журнале «Смена» в 1926 году. — Мы живем с нашими девушками гораздо лучше, чем идеальные братья и сестры. О женитьбе не думаем, потому что... слишком заняты и, к тому же, совместная жизнь с нашими девушками ослабляет наши половые желания. Мы не чувствуем половых различий. В коммуне девушка, вступающая в половую связь, не отвлекается от общественной жизни. Если вы не хотите жить, как ваши отцы, если хотите найти удовлетворительное решение вопроса взаимоотношения между полов, стройте коммуну рабочей молодежи»
[45]. Молодежь стремилась к самостоятельности и свободе, к формированию идеала того этапа жизни, когда молодой человек уже чувствует себя вполне взрослым, уже свободным от вырастившей его семьи, но еще не обремененным пока собственной семьей. Например, в уставе первой бытовой коммуны Московско-Нарвского района в Ленинграде было записано весьма соблазнительное положение — коммуна платит алименты
[46].
Вышеназванные и многие другие причины подталкивали молодежь к совместному проживанию. В результате уже в 1923 году, например в Москве, в коммунах проживало более 40 % молодых рабочих1. Власть стремится распространить сформированный ею идеал коммунального жилища на все слои населения — на 1 марта 1923 года, по данным МУНИ
[47], в Москве зарегистрировано 1075 домов-коммун
[48] с более чем 100 тысячами рабочего населения
[49], что приблизительно составляет 6,6% от почти полутора миллионов человек населения города.
В отличие от молодежи, семейные рабочие переселялись в квартиры центральной части города весьма неохотно
[50]. Некоторые причины такого нежелания формулирует С. Г. Струмилин: «Рабочие не проявляют особой охоты к переселению уже потому, что им и без того не тесно, а слишком просторные квартиры при современной дороговизне дров представляют уже не удобство, а прямое бедствие. (...) К этому нужно прибавить, что барские квартиры — в центре города, а заводы — на окраинах, и рабочему приходится после переселения в центр тратить лишнее время и деньги на проезд к месту работы»
[51].
Другие причины заключались в том, что коммунальная квартира не являлась для рабочих вожделенным идеалом жилища. Около 60 % рабочих предреволюционной России и так обитало почти в коммунах — рабочих казармах. Личное имущество здесь было сведено до минимума. Стиль повседневной жизни был лишен каких бы то ни было элементов приватности. В российской ментальности рабочая казарма рассматривалась как некий переходный тип жилища, временное пристанище наименее квалифицированной и наименее обеспеченной части пролетариата. Она никогда не ассоциировалась с домом в широком смысле этого слова. Люди, оказавшись здесь, стремились любыми способами обрести более индивидуализированное жилье
[52].
Самостийные коммуны стихийно возникают в послереволюционные годы в целях облегчения выживания наиболее неимущих рабочих. Но и эти коммуны, и коммунальные квартиры покомнатно-посемейного заселения, в которые власть превращает квартиры буржуазии, воспринимаются рабочими, жившими до революции в рабочей казарме, как временное, вынужденное жилище. Безусловным благом подобное переселение было лишь для тех, кто не имел нормального жилья — обитателей подвалов, чердаков, коечно-каморочных квартир, ночлежек и т. п.
И все же, несмотря на упорное нежелание рабочих с окраин перебираться в барские квартиры в центре города, вселение в них продолжается. Продолжается потому, что квартирный передел: а) преследует пропагандистские цели — наделить представителей победившего класса внешними знаками господства, в частности, жильем в центре города; б) соответствует задаче новой власти по перераспределению имущественных прав от богатых к бедным — последние бесплатно получают недвижимость со всем ее наполнением (мебелью, посудой, вещами и прочим), в) отвечает идее создания трудо-бытовых коллективов1.
Решение власти о переселении семей рабочих с окраин именно в центральные районы вызвано не только социально-культурной престижностью центра по отношению к городской периферии, но еще и тем, что в этих районах можно при уплотнении получить больший объем жилой площади для заселения в силу того, что люди здесь проживают менее скученно.
Переселение рабочих в барские квартиры стимулируется материально — рабочим выдаются субсидии на переезд, а проживание объявляется для них бесплатным. Так, в январе 1921 года СНК РСФСР постановляет отменить квартплату для рабочих
[53]. Под действие постановления подпадают, помимо рабочих и служащих государственных предприятий, также жены, вдовы, дети и родители красноармейцев и военных моряков, все лица, находящиеся в ведении Народного комиссариата социального обеспечения и Народного комиссариата здравоохранения. Продолжается это примерно год. В начале 1922 года вводится всеобщая оплата жилья и коммунальных услуг
[54]. Однако такая категория населения, как рабочие и служащие государственных предприятий, по-прежнему остаются освобожденными от оплаты за жилье и коммунальные услуги
[55]. Только начиная с 1923 года оплата становится обязательной и для них
[56], но при этом величина оплаты устанавливается дифференцировано для разных категорий населения: для рабочих и служащих госпредприятий она оказывается настолько низкой
[57] и не соответствующей реальным эксплуатационным затратам, что ее приходится поднимать и в следующем, 1924 году
[58], и 1925 году
[59], и в последующие годы.
