На левом крыле, обращённом к правому флангу римлян, Ганнибал разместил тяжёлую галло-испанскую кавалерию, которой командовал Газдрубал. На правом крыле, обращённом к левому флангу римлян, заняли своё место нумидийские конники под начальством Магарбала.
Сам Ганнибал вместе с Магоном остался в центре, приказав испанским и галльским пехотинцам образовать боевой порядок в форме полумесяца.
Отдав все эти распоряжения, он выставил цепью перед фронтом армии балеарских пращников, которые получили приказ первыми сразиться с неприятелем.
Пращники рассыпались цепью и стали быстро приближаться к римлянам. Когда они оказались в тысяче шагов впереди карфагенских шеренг, Ганнибал привёл в движение всю армию.
Солнце поднялось уже достаточно высоко и посылало на сражающихся обжигающие лучи. Балеарцы, засыпав римлян тучей стрел и камней, один из которых ранил в бедро консула Павла Эмилия, отступили в свободные проходы, оставленные между африканцами и галло-испанской пехотой, и две армии — в лязге копий, мечей и щитов — с дикими, громкими, ужасными криками столкнулись между собой, и по всему фронту завязалось жестокое, страшное сражение.
Консулы, отважно сражаясь в первых рядах, воодушевляли солдат не словами, а собственным примером. Павел Эмилий, хотя и раненый, сражался не хуже Варрона. В центре проконсул Сервилий Гемин в таком страшном порыве обрушил плотные ряды своих легионов на хилые порядки галлов да испанцев, что те, хотя и защищались мужественно и энергично, тем не менее были потеснены и начали отступать, хотя и яростно отбивались.
Тем временем на правом фланге, где командовал Павел Эмилий, тяжёлая галло-испанская конница под начальством Газдрубала с большой яростью врезалась в ряды римских всадников, предводителем которых был Минуций Руф, и чем дальше продолжалась на этом участке битва, тем больше можно было называть её кровавой и жестокой резнёй.
На левом фланге римляне Варрона с помощью кавалерии союзников оказывали упорное сопротивление стремительным атакам нумидийцев, причинявшим своим обстрелом из луков величайшее беспокойство пехотинцам, которые ничем не могли на это ответить
[110].
Однако в центре превосходство римлян было огромным. Галло-испанская пехота не смогла выдержать мощного натиска латинских легионов, она начала отходить, вскоре отступление стало беспорядочным и изогнутая линия фронта, определённая Ганнибалом, была прорвана, как он и предполагал. И хотя римские легионы из-за недостатка пространства для манёвра не могли развернуть свои силы, тем не менее они преследовали противника с такой яростью, что их первоначально прямолинейный боевой порядок преобразовался в клин, остриё которого вторглось в пустоту вогнутого построения противника.
Этого момента и ожидал Ганнибал, храбро сражавшийся в первых рядах; отойдя назад, он передал через Магона и Карфалона приказ вступить в бой африканским корпусам, чтобы они слева и справа двинулись на римские легионы и, разворачивая свои относительно глубокие боевые порядки на оставленном наступающим противником пространстве, атаковали его с флангов.
Приказания Ганнибала были исполнены очень быстро; не прошло и получаса, как Сервилий Гемин со своими двадцатью пятью тысячами пеших воинов были зажаты со всех сторон и даже не могли развернуть свои ряды. Он оказался в довольно жалком положении, так как двадцать пять тысяч его солдат не могли справиться с десятью тысячами врагов, хотя тех, возможно, было ещё меньше.
Бой в центре стал ещё более жестоким и кровопролитным, но теперь уже сражение развивалось с большим уроном для римлян.
Тем временем Газдрубал последней яростной атакой опрокинул римскую конницу и за какие-нибудь десять минут привёл в совершенный беспорядок её ряды, прорвал их, обратил в бегство и загнал в реку, где устроил страшную всеобщую резню. Тщетно Минуций пытался восстановить строй; он был тоже окружён; до последнего отбивался он от испанских и галльских мечей, но был побеждён и убит.
В это время порывом налетел ветер сирокко, неся с собой огромные тучи пыли, которая летела в глаза римлянам, совершенно лишая их возможности смотреть и страшно увеличивая их страдания и потери.
В два часа пополудни Газдрубал, рассеявший и полностью уничтоживший римскую конницу, получил приказ от Ганнибала, который с удивительным спокойствием и редкостным проявлением активности словно бы множился и появлялся всюду, отважно сражался, предвидел развитие событий, отдавал приказания и сам устремлялся туда, где возникала в этом необходимость. Газдрубал получил от верховного вождя приказ спешно атаковать, вместе с нумидийцами, левый фланг римлян, всё ещё стойко оборонявшийся.
Тем временем по сигналу, данному Ганнибалом, конная тысяча, скрытая в лесочке на ближайшем холме, выскочила из засады и, переправившись через реку, ещё красную от крови, заваленную трупами лошадей и римских всадников, обрушилась в тыл легионам Павла Эмилия, которые ещё мужественно сражались с вражеской пехотой. Ряды римлян смешались; солдаты, ослеплённые носившейся в воздухе пылью, получив удар в спину, растерялись и начали беспорядочно отступать.
Тогда Ганнибал, решивший, что пришёл момент заключительной атаки, дал условный сигнал пятистам кельтиберам, и те вышли из окрестных овражков, приблизились к римлянам, дравшимся в центре поля сражения, и, бросив мечи и щиты, сказали, что желают впредь служить не Ганнибалу, а Риму.
Сервилий Гемин, раненый, придавленный ворохом забот, поблагодарил их и отправил в тылы боевого порядка.
Но едва они оказались позади римлян, как вытащили спрятанные под туниками мечи и принялись подсекать поджилки римлянам и поражать их в спину.
Такое коварство окончательно смешало легионы центра. Боевой порядок расстроился, но легионеры попытались проложить путь к бегству.
Тогда испанцы и галлы, перестроившись, бросились в атаку со всех сторон, окружили римлян и устроили им кровавую бойню.
Газдрубал тем временем разбил конницу союзников, прикрывавших левый фланг римлян; его тяжёлая конница вместе с нумидийцами с силой ударила с тыла на легионы, которыми командовал Варрон; разбитые последними, они искали спасения в бегстве. Напрасно Гай Теренций в этой круговерти всеобщего разгрома пытался остановить бегущих; ему всего с семьюдесятью всадниками едва удалось уйти по дороге на Венузию.
Сражение заканчивалось; преследователи набрасывались на римлян со всех сторон, началась страшная резня.
И тогда проявились чудеса индивидуальной доблести, энергии и нечеловеческого мужества. Некоторые римляне, оставшиеся лежать на земле с перебитыми сухожилиями, лишённые из-за полученных ран возможности защищаться, выкапывали собственными руками ямы, опускали туда головы и погибали от удушья.
Другие же защищались до последней капли крови и погибали, поражённые сотней вражеских ударов. Один легионер, потерявший в битве обе руки, схватил обрубками за горло набросившегося на него нумидийца, повалил его на землю, зубами в ярости отгрыз ему нос, уши и прокусил щёки, подмял его под себя и таким образом испустил свой могучий дух
[111].
