С правой стороны перистильного портика можно было попасть в покои верховного жреца; с левой же стороны шли комнаты, служившие жильём, а одновременно и канцелярией авгуров, гаруспиков, фламинов и других жреческих коллегий. За перистилем виден был просторный зал, предназначенный для общих собраний жрецов; из него попадали в обширный сад.
Такова была резиденция верховного римского понтифика в 537 году от основания города, и хотя дом этот не сверкал украшениями, не блистал мрамором, мозаикой, картинами и дорогой обстановкой, был он одним из самых великолепных и просторных в Риме. В те времена греческие архитекторы и скульпторы ещё не проникли в город Квирина, чтобы грубые и бедные кирпичные домики потомков Цинцинната, Манлия Курция и Фабриция превратить в великолепные мраморные дворцы надменных и женственных победителей азиатских владык.
— Через восемь дней после описанных в первой главе событий, около полудня, многочисленные граждане, собравшиеся под маленьким портиком и в протирии жилища верховного понтифика, вели серьёзный разговор о положении в стране. По разнообразию их одежд и отличий среди них можно было узнать представителей многочисленных жреческих коллегий Рима. Восемь из девяти самых могущественных и самых уважаемых авгуров преклонного возраста и сурового вида выделялись своим внешним видом. От других их отличала тога претекста, обрамленная снизу широкой пурпурной полосой; у некоторых из них, принадлежащих к патрицианскому сословию, под тогой, в которую они заворачивались с большим старанием и грацией, на подъёме ноги, стиснутом пурпурными шнурками, видна была латинская буква «С» на серебряной пластинке, служившей пряжкой; эта буква означала, что граждане эти принадлежат к сенаторам.
Кое-где прохаживались, оживлённо разговаривая, фламины Юпитера, Марса и Квирина, а с ними фуринальский и карментальский жрецы, священнослужители Флоры и Помоны. Голову каждого из них покрывала остроконечная шапка, называвшаяся апекс. А несколько салиев, фециалов, гаруспиков вело оживлённый спор с лавинальским фламином и двумя децимвирами Сибиллиных книг.
Позади этих жрецов разного возраста и ранга, держась в почтительном отдалении, разговаривали между собой вполголоса несколько служивших жрецам чиновников, в том числе четыре секретаря верховного понтифика. С одним из них мы уже познакомились; это был Луций Кантилий, молодой человек всаднического сословия, который по протекции и по просьбе своего знаменитого рода, известного привязанностью к вере предков, был приписан к немногочисленному кругу избранников, посвящённых в религиозные обряды, чтобы позднее ему легче было добиваться достоинства верховного жреца Юпитера, Марса или Квирина. В перистиле, кроме слуг верховных жрецов и рабов, под колоннами стояли эдиты, или храмовые сторожа, тубикинии, в обязанность которых входило оповещение народа о решениях жрецов, пулларии, хранители священных кур, заклинатели, караульные, антеамбулоны, которые в праздничные дни расчищают дорогу жрецам, и наконец предшествующие фламинам ликторы.
— Чем больше гадания и предсказания кажутся неблагоприятными для Республики, — говорил один из децемвиров Сибиллиных книг, — тем ревностней, по моему мнению, надо советоваться со священными книгами, которые всегда в самых ужасных ситуациях своей мудростью помогали римскому народу.
— Да, верно, с помощью Аполлона Карментальского нам надо устроить эту церемонию под руководством верховного понтифика, — вмешался Лукреций Кассий, фламин Марса, дородный мужчина, потомок знаменитого рода Кассиев.
— Верьте мне, собратья, — говорил один из авгуров, — что, кроме зловещих пророчеств, предвещающих по дуновениям ветра и полёту птиц великие беды, наблюдаются неслыханные чудеса, вестники новых несчастий и мук.
Все присутствующие умолкли, и многие задумались, а некоторые даже побледнели.
— В Капене, — продолжал через несколько мгновений авгур важным и меланхоличным голосом, — в белый день видели две луны, в Цере два часа текла смешанная с кровью вода, в Протесте, что невероятнее и чуднее всего, раскалённые камни падали с неба!.. Понимаете?..
[7]
— А ты видел эти чудеса, Спурий Карвилий? Если они должны служить нам предостережением и возвещать волю богов, то почему, спрашиваю я, они никогда не происходят в Риме, где бы все мы могли их видеть и слышать, а лишь в далёких от нас краях?..
— Как это?.. — спросил удивлённый и обиженный авгур Спурий Карвилий. — Ты смеешь сомневаться, не верить и насмехаться?..
— Да не сомневаюсь я, не смеюсь. Я только говорю, что верить россказням суеверных людей, воспалённое воображение которых на каждом шагу видит опасности и пророчества, верить во всю эту чепуху — всё равно что впасть в детство. Предостережение богов нам уже послано. Свидетельством этому являются наши поражения при Тицине, Требии и Тразимене. Но если мы и в самом деле обладаем волей и твёрдостью, как то пристало римлянам, то нам не следует пугаться бед, на нас обрушившихся, не следует падать духом — нам стоит лишь ублажить разгневанных богов и прийти на помощь оказавшемуся в опасности отечеству с бравой армией, которой будут руководить опытные и закалённые в воинском ремесле мужи.
Так говорил фламин Лукреций Кассий, не только ревностный почитатель богов-советников, но также и сторонник правды, муж, наделённый здравым рассудком. Видно было, что он не разделял предрассудков, столь глубоко укоренившихся в большей части римского общества, в особенности же среди простого народа. Слова его напомнили о консуле Клавдии Пульхре, который некогда приказал бросить в море священных кур, а также о несчастном Гае Фламинии, недавно погибшем в тразименских болотах. Лукреций Кассий, хотя он должен был бы скорее придерживаться фактов, чем обращаться к разуму, был, казалось, плохо информирован именно о том презрении, с каким эти полководцы относились к пророчествам.
Легко себе представить, какой переполох вызвали слова Лукреция среди собравшихся жрецов: не было ни одного, кто бы не встал и не возмутился смельчаком, посмевшим усомниться в силе предсказателей и в пророческой правдивости авгуров.
Шумную перепалку жрецов прервало появление ликторов, предшествующее приходу верховного понтифика Луция Корнелия Лентула, высокого, крепкого и полного сил, несмотря на его шестьдесят лет, человека с исключительно строгим, даже жестоким лицом, орлиным носом, чёрными глазами и седыми коротко подстриженными волосами. Когда-то этот самый главный жрец был консулом; ныне же он занимал желанный многими и очень высокий пост верховного понтифика.
С прибытием высшего жреца разговоры утихли, и собравшиеся безмолвно и почтительно расступились в стороны, давая проход верховному священнослужителю, который, поприветствовав собравшихся кивком головы, прошёл атрий и коридор, по которому попал в перистиль, а потом исчез за открывшейся перед ним дверью собственного жилища.
По его приказу вызвали секретарей жрецов, потом авгуров, фламинов, гаруспиков, а потом постепенно и всех прочих жрецов для общего совета, на котором следовало обсудить, сколько жертв приличествует предложить богам в дни всенародного бедствия.
