При появлении весталок ликторы, сопровождавшие верховного понтифика, опустили свои фасции в знак почтения, а прохожие, без различия возраста и сословия, расступились, очищая для них проход. В этой толпе, всего какую-то минуту назад бывшей такой шумной, воцарилась глубокая тишина, и, когда Сильвий Петилий упал посреди улицы на колени, просительно вытягивая к весталкам руки и крича: «Милосердия! По обычаю!», один из уголовных триумвиров обратился к жрицам полным почтения голосом:
— Пусть пречистые девы скажут, случайной ли была их встреча с приговорённым к смерти Сильвием Петилием?
И свежие, звучные серебристые голоса весталок одновременно ответили:
— Случайной!
Конвульсивный смех, выражавший несказанную радость, вырвался из груди осуждённого, его бледное, залитое слезами лицо прояснилось.
— Известно ли было вам, пречистые девы, что, выходя в этот час из храма Весты на Священной дороге, вы можете встретить преступника, которого ведут к месту казни?
Обе весталки в один голос уверенно ответили:
— Нет!
— Отвести осуждённого в Мамертинскую тюрьму, — распорядился триумвир. — Обычай предписывает, чтобы ему подарили жизнь. Претор назначит ему другое наказание.
Толпа встретила это решение удовлетворённым гулом, который быстро сменился радостными криками и шумными рукоплесканиями. Сильвий Петилий, поднимаясь с земли, по которой он только что в отчаянии ползал, воскликнул возбуждённо:
— Развяжите мне верёвки, я хочу поцеловать край одежды моих спасительниц! Будьте благословенны, святые девы… Не за себя благодарю вас… Десять лет я сражался в легионах во славу Республики и ради её защиты; смерти я не боюсь. Благодарю вас от имени моих детей, к которым вместе с жизнью отца возвращается их собственная жизнь…
Несколько рядом стоящих граждан развязали верёвки, спутывавшие руки осуждённого, и Сильвий Петилий, бросившись к ногам двух весталок и целуя им ладони, призывая на них благословение небес, умолял:
— Имена… Скажите мне имена священных жриц. Я хочу выучить их и с признательностью благословлять святых дев до конца своей жизни.
— Флорония и Опимия… Наставница и ученица священной коллегии, — раздались в ответ ему голоса многочисленных девушек и серьёзных матрон, сопровождавших весталок.
— Пусть великие боги будут опекать вас здесь, на земле, и пусть примут вас в свой елисейский приют в число избранных, когда настанет последний ваш час! — воскликнул Петилий, почти теряя рассудок от избытка чувств. И, поднимаясь на ноги, готовясь вернуться вместе с триумвирами и ликторами в Мамертинскую тюрьму, добавил: — Будьте здоровы и счастливы, пречистая Опимия и пречистая Флорония!
Одновременно с прощальным словом удаляющегося Петилия побледневшее было личико Флоронии снова зарумянилось, потому что красавица встретилась взглядом с Луцием Кантилием, который стоял чуть поодаль, возле верховного понтифика, и смотрел на неё с любовью и обожанием. Под жгучим взглядом молодого человека прекрасная жрица опустила взгляд и, дрожа всем телом, шепнула товарке:
— Пошли дальше… своей дорогой…
— Что ты сказала? — ответила Опимия, словно пробуждаясь ото сна, тогда как глаза её не могли оторваться от группы, в которой стояли Луций Кантилий, верховный понтифик и его свита, однако тут же добавила: — Поспешим к старому храму Надежды…
И обе весталки, дав знак шедшим перед ними ликторам, продолжили свой путь к храму в сопровождении множества женщин.
Проходя перед верховным понтификом, обе весталки слегка склонились перед своим высшим начальником. Корнелий Лентул, в свою очередь, благожелательно поприветствовал девушек, поднеся правую руку ко рту.
Когда Луций Кантилий, обменявшись с Флоронией долгим страстным взглядом, отправился, печальный и задумчивый, вместе с понтификом на Форум, он заметил на углу улицы слонявшегося за плечами плебеев ненавистного Агастабала, толстые, распухшие губы которого складывались в злобную ироничную улыбку. Благородный римлянин задрожал от гнева, в груди у него закипело, щёки от страшной ненависти налились густым румянцем. Он побежал в ту сторону, где увидел стоящего карфагенянина, но тот, словно почувствовав на себе взгляд жаждавшего крови Луция, поспешно повернул на Новую улицу, как бы подгоняемый невидимой силой. Римлянин, инстинктивно сжимая в ладони меч, погнался за ним, но карфагенянин не дал себя догнать и повернул на улицу Спасения. Луций чуть не догнал его, но столкнулся с Гаем Волузием, мимо которого именно в этот момент проскользнул африканец. Удивлённый появлением Агастабала, Гай Волузий остановился как вкопанный и только следил взглядом за удалявшимся врагом; но увидев, что это не призрак, а человек, которого он давно искал, мигом повернулся и побежал за удаляющимся.
— Здравствуй, Гай Волузий! Куда это ты торопишься?
— Это он… он… Быстрей за ним, — ответил оптионат, глаза которого горели огнём мщения.
— Кто это? — притворяясь удивлённым, спросил Луций Кантилий, удерживая Волузия за руку.
— Таинственный африканец, тот самый, который хотел несколько дней назад убить мою мать… Скорей за ним… Видишь? Вон он…
При этих словах он хотел вырваться из рук приятеля.
— Успокойся, Волузий, я тоже минуту назад думал, что это злодей, которого мы встретили в твоём доме…
— Как это? Значит, это не он?..
— Нет, Волузий, я давно знаю этого человека. Это вольноотпущенник, нумидиец по имени Боракс, по профессии он плотник и работает на Тибре, строит корабли…
— Тем не менее я бы присягнул душой моей матери, что это тот, кто хотел задушить её!
— Уверяю тебя, друг, это не он, — сказал Луций Кантилий, желавший как можно скорее закончить неприятный для него разговор, потому что ему неприятна была ложь, на которую вынуждали тайные связи, помимо его воли установившиеся у него с карфагенянином.
— Твоего слова для меня достаточно, — ответил с явным недовольством, покачивая головой, Волузий, — чтобы не поверить собственным глазам.
А Луций продолжал:
— Я хорошо помню того негодяя, который покушался на жизнь твоей матери. Я узнал бы его с первого взгляда. Впрочем, эти два человека очень похожи друг на друга. Особенно цветом кожи. В конце концов они оба — африканцы… Но тот повыше ростом и потемней лицом.
— Ты в этом уверен? — спросил не оставлявший своих сомнений Волузий.
— Конечно. Я на него наткнулся, пока ты поднимал на руки мать. Я лучше его разглядел. Я ещё видел, как он выпрыгнул в окно.
— Да, ты прав… Ты лучше меня мог его запомнить, — согласился Гай Волузий и пошёл вместе с Луцием Кантилием по Новой улице, но, пройдя немного рядом с другом, добавил: — Тем не менее мы должны сделать всё, чтобы напасть на след этого негодяя.
— Я ничего другого и не жажду, — ответил Луций.
— И я… Я даже обо всём рассказал верховному понтифику.
