- А почему?
- А разве ты не видишь разницы между древними Афинами и Крымом? - улыбнулся Велезар.
- Конечно, вижу! Я никак не могу правильно выразить то, что я чувствую.
- Я думаю, дело не только в образованности и в вероисповедании этих народов, хотя знания, которыми наделен dеmos
[25], конечно, играют важную роль. Тут речь идет о внутреннем стремлении людей к свободе и готовности принимать разумные решения о жизни государства. Я бы назвал это даже не стремлением, а некоторой сущностью, испускаемой отдельными людьми, которая заставляет их гореть, искать правды, стремиться к улучшению мира. Вот, например, Вернигора источает эту сущность так, что она едва не светится в темноте! А крикуны на вече, нанятые боярами, если и имеют нечто подобное, то корысть и мысли о собственном благе напрочь затмевают их стремления к улучшению мира.
- А почему ты говоришь, что эта сущность изливается из них? Может быть, напротив, они накапливают ее в себе?
- Потому что сущность эта имеет свойство, по моему разумению, накапливаться вовне их, а не внутри. Если бы она накапливалась внутри, она бы разорвала их, как горящий порох разрывает хлипкий деревянный бочонок, в котором хранится. И чем больше такой сущности накапливается вовне, тем сильней притязания dеmos на управление миром. Потому что она не только источается отдельными людьми, но и впитывается окружающими. Впрочем, каждый человек имеет свойство рождать в себе эту сущность, в той или иной степени.
- Ты хочешь сказать, что пока есть эта сущность, единовластие невозможно? - Волот обиженно поднял брови: он вообще-то единовластие представлял себе по-другому. Он думал о подавлении бояр для блага народа, а не наоборот.
- Я этого не говорил. И пример тому - вся Европа. Да и среди татар не так уж мало людей, источающих эту субстанцию. Другое дело, что в Европе ее значительно меньше, чем у нас. Правители там давно научились подавлять и направлять эту сущность в нужное им русло, далекое от управления государством. Я не стану говорить о том, хорошо это или плохо.
- И как они это делают?
- Их вера, мой друг, - самое совершенное орудие управления народами, которое только могло выдумать человечество. Народ их жрецы называют «паства», сиречь «стадо», и, наверное, это очень точно определяет положение dеmos в европейских государствах.
- Но почему же люди мирятся с положением стада? - спросил Волот и вспомнил, что именно этим словом Тальгерт иногда называл вече.
- Они не только мирятся, они рады этому положению, мой друг! Именно поэтому я и называю их веру совершенным орудием, но не берусь судить о нравственности такого положения. Простой человек, осознавая себя неотъемлемой частицей стада, освобожден от ответственности перед их богом за то, что происходит вне его самого: за это ответственность несут пастухи. Стадо идет туда, куда его ведут. Человек испрашивает жреца о том, как ему жить и что ему делать, по самым ничтожным вопросам, и если живет так, как предписано жрецом, после смерти его ожидает вознаграждение.
- Но предки? Разве им не придется отвечать перед предками за свои поступки? Ведь предкам нет дела до каких-то там всезнающих жрецов!
- В том-то и суть, что предки не спросят их об этом, их бог не желает знать кровного родства и всячески противится объединению людей, которое мы привыкли называть родом. Их бог не знает разницы и между народами, считая их в одинаковой степени своими рабами.
- Рабами? - переспросил Волот. - И это вот проповедуют их жрецы в Новгороде?
- Да, именно это.
- По-моему, все это отвратительно… Какое-то надругательство над людьми, тебе так не кажется?
- Их вера распространялась первоначально между рабами Рима, и тех не ужасало положение божьего раба.
- Но ведь сейчас в Европе нет рабства! И потом, европейская знать тоже исповедует христианство! Как же они мирятся с этим?
- Они рождаются с этим, - пожал плечами доктор. - И потом, для знати уготовано другое место, нежели для толпы. Они согласны, ублажая толпу, называться божьими рабами, осознавая, что жрецы - то есть пастухи - находятся и в их власти тоже. Все это сложно и запутанно, мне бы не хотелось сейчас вдаваться во все тонкости их веры, мы ведь говорим о тебе, а не о Европе. Могу сказать только, что римские императоры недаром отдали предпочтение этому богу: короли служат ему, а он служит королям. И, знаешь, их бог гораздо могущественней Перуна…
- Никого нет могущественней Перуна! - вспыхнул Волот.
- Ну, ну… - доктор снова улыбнулся, - ты же князь. Ты должен смотреть на мир трезво и не питать напрасных надежд там, где им не место, и не строить замков на песке, а тем более - не полагаться на песчаные замки, когда тебе нужны настоящие крепости. Я рад, мой друг, что твой взгляд на мир не столь безнравственен, как, например, у Черноты Свиблова, но некоторая восторженность твоей натуры рано или поздно войдет в противоречие с пользой для государства… Впрочем, это свойство молодости.
- По-твоему, «трезво смотреть на мир» - это поклоняться чужим богам? - Волот откинул голову и сузил глаза.
- Ни в коем случае! - воскликнул Велезар. - Ни в коем случае! Признавать силу врагов вовсе не означает поклоняться ей или стоять на ее стороне! Давай не будем больше говорить о чужих богах. Расскажи мне, что еще с тобой было в Пскове - я думаю, тебе есть чем похвастаться!
- Знаешь, мне Вернигора все время твердит о лазутчиках на нашей земле и в Новгороде… И он как раз считает, что они служат христианскому богу.
- Если это о тех людях, что наводили морок во время гадания на Городище, тех, что обладают силой волхвов, но не ведают при этом чести и совести, то должен тебя разочаровать: христианский бог запрещает своей пастве всякое обладание подобного рода силой. Это довольно строгий запрет: людей, осмеливающихся всего лишь прикасаться к таким силам, в Европе сжигают на кострах.
- Пастве - согласен, но пастухам? - парировал Волот.
- Если ты спросишь наших волхвов, что они думают о служителях христианского бога, проповедующих в Новгороде, ты услышишь, что его жрецы пусты и не имеют ни капли волховской силы! Так что, боюсь, Вернигора ошибается.
- И между тем, он обнаружил в Новгороде того, кого Перун назвал избранным из избранных! - заметил Волот и тут же подумал, что это вовсе не доказывает причастности этих людей к христианскому богу.
- Обнаружил? Ты хочешь сказать, он его поймал?
- Нет, он только узнал его имя. Его зовут Иессей! Вернигора говорит, что это он убил Белояра и Смеяна Тушича. И он навел морок на гадателей в Городище.
- Я думаю, Вернигора в чем-то прав, но это вовсе не значит, что тот, кого Перун назвал избранным из избранных, служит христианскому богу. И потом, тебе не кажется, что все это звучит как-то… несерьезно? Возможно, я смотрю на мир несколько приземленно… Знаешь, мои больные частенько обвиняют в своих болезнях злые силы: мороки, наведенную порчу, дурной глаз соседей. И требуют лечения волховской силой, которой, как ты знаешь, у меня нет. Но на поверку выясняется, что их болезни лечатся самими обычными средствами, безо всякого волхования и волшбы. Я допускаю мысль, что Вернигора ищет мороки там, где их нет. Я бы еще поверил в существование врагов, наделенных волховской силой, но поверить в то, что существуют избранные из избранных… Не сомневаюсь, Перун рассказал об этом Младу, когда тот поднимался наверх по просьбе Вернигоры, а?
