- Да. Здесь хорошая еда. Мне мяса дали. Женщины приходят, жалеют, - Ширяй говорил односложно, словно выдавливал из себя слова.
Млад направился в угол палаты, где на жаровне кипел трехведерный котел, но его опередила какая-то бойкая девчушка - кинулась ему навстречу с кружкой в руках, словно ждала.
- Вот, сбитень, сладкий и горячий, как велел доктор Мстислав!
Млад кивнул ей с благодарностью. Ее готовность быть полезной тронула его до слез.
Он хотел помочь Ширяю сесть, но тот сказал ему: «Я сам», - и начал неловко приподниматься, толкаясь левой рукой.
- Все равно надо учиться, - парень посмотрел на учителя исподлобья, когда, запыхавшись, оперся спиной на стенку. Лицо его скривилось от боли, и Млад спросил:
- Болит?
- Не поверишь, Мстиславич… - глаза Ширяя на мгновение расширились и стали испуганными, - пальцы болят.
- Сильно?
- Ага. Сильней, чем рана… Как будто отмороженные.
- Такое бывает, - Млад покачал головой: говорили, от такой боли нет лекарства.
Удержать в руке кружку оказалось Ширяю не по силам.
- Ты не можешь найти мне деревянный ящик? - спросил он, сделав два глотка.
- Зачем?
- Не твое дело, - ответил парень.
- Найду, - пожал плечами Млад, догадываясь, о чем тот ведет речь.
- Только ты сейчас найди, ладно? Я сам хотел, но не смог встать.
- Ты сбитень допьешь - и пойду искать, - кивнул Млад.
Ширяй помолчал, а потом спросил - несмело, тихо:
- Мстиславич, а как же я наверх буду теперь ходить?
Млад потрепал его по плечу:
- Как всегда будешь ходить. Научишься. Ничего в этом сложного нет.
- Я в университет хотел, - Ширяй сжал губы и отвернул голову.
- Никуда от тебя университет не денется.
- А писать?
- Научишься писать. Всему научишься.
Ширяй всхлипнул и скрипнул зубами.
- Она теперь на меня и не посмотрит… - сказал он надломленным голосом, но сдержал слезы.
- Дурак ты, парень, - Млад сунул кружку к его губам. - Она еще больше будет тебя любить.
- Почему? - он спросил это от любопытства, испытующе глядя на Млада.
- Они почему-то любят нас… такими…
- Да, я заметил, - согласился Ширяй со знанием дела, - добрыми становятся сразу. То все ломаются, а потом вдруг - раз! Вот Дана Глебовна, все строит из себя что-то, а как тебя любит, оказывается.
- С чего ты взял? - Млад не хотел обсуждать с учеником свои отношения с Даной, но Ширяй явно ожил, когда переключился с мыслей о своем увечье на отвлеченный вопрос.
- Сам ты дурак, Мстиславич, - проворчал он, - так только с любимыми прощаются.
- Много ты в этом понимаешь, - Млад отвел глаза.
- Да уж побольше тебя… Я давно хотел тебе сказать, да все повода не было.
Млад понял, что задумал Ширяй и для чего ему деревянный ящик, поэтому не стал ничего искать, а направился к плотникам, сколачивавшим щиты из бревен возле стены. Те, конечно, тут же отослали его к столярам, в мастерскую, находившуюся неподалеку.
- Домовинку, говоришь? - усмехнулся столяр, выслушав сбивчивый рассказ Млада. - Сделаю. Часа через два зайди.
И через два часа действительно сделал - без прикрас, как Млад и просил, но добротно, из сухого толстого теса, с двухскатной кровлей и петушком на коньке.
- Не удержался, - улыбнулся столяр, когда Млад перевел взгляд с петушка на него. - Без петушка как-то не смотрится.
- Ладно. Пусть будет с петушком.
По дороге в лечебницу Млад еще подумывал петушка отломать, но потом решил, что столяр прав: домовина так домовина. На посадничьем дворе он набрал сена и набил им ящик доверху - это немного расходилось с обрядом, но ему показалось соответствующим настроению Ширяя.
В лечебнице все удивленно оглядывались, когда он прошел через палаты с домовинкой под мышкой.
- Мстиславич, ты что-то долго как, - вздохнул Ширяй - без упрека, скорей с беспокойством. - Ты хоть пообедал?
- Да, я пообедал, - кивнул Млад, поставив домовинку на пол.
- Это чего? - спросил Ширяй, свешивая голову вниз.
- Ящик, - Млад пожал плечами. - Ты ж просил.
Парень некоторое время пристально смотрел вниз, а потом откинулся на подушку и поднял лицо повыше, закатывая полные слез глаза к расписному потолку. Млад испугался, что сделал что-то не так, и опустился на нары рядом с Ширяем.
- Мстиславич, - всхлипнул тот, хватая Млада за руку, - я думал, никто не поймет… Я думал, смеяться будут…
- Да что ты, мальчик мой… Что же в этом смешного? Давай-ка положим ее на место. Не под одеялом же, право, ее столько времени держать.
Ширяй кивнул и проглотил слезы.
- На мороз надо потом вынести, - сказал он, хлюпая носом, - но я боюсь, собаки утащат.
Вечером Ширяй отправил Млада в терем, к студентам, чтобы тот спал как следует, а не на тюфяке на каменном полу. Млад начал собирать доспехи, вытаскивая их из-под нар, когда понял, что брони, подаренной Родомилом, под нарами нет. Он посмотрел вокруг, нагнулся, глядя под соседние нары, но ничего похожего не увидел.
- Ширяй, а ты не помнишь, я броню где снимал вчера? - спросил он, сев на пол, и тут же подумал, что глупо спрашивать об этом шаманенка.
- Не, Мстиславич, я ничего про вчера не помню толком.
- Здесь ты ее снимал, - отозвался студент с соседних нар, - я помню. Красивая броня, я давно ее приметил.
- Куда ж она подевалась? - Млад снова полез под нары.
- Может, переложили куда-нибудь. Тут же пол два раза в день бабы моют. Надо у них спросить, - посоветовал студент.
- Ты у доктора Мстислава спроси, - включился другой. - Если ее убрали, то сначала ему показали: тут бывает, если умирает кто, доспехи остаются, он их хранит.
- Ты, Мстиславич, всегда бросаешь вещи где попало, - кивнул Ширяй. - Бросил в проход - и никто не знает, чье это.
- На себя посмотри, - ответил Млад и пошел искать отца.
Но ни отец, ни женщины, с которыми он говорил на следующее утро, не видели его брони. Отец сходил с ним в сарай, где хранил доспехи, оставшиеся без хозяев, но и там они ничего не нашли. Получалось, с тех пор, как он ее снял, никто вообще ее не видел! Не могли же ее, в самом деле, украсть! Это было бессмысленно. Во-первых, любой, кто наденет броню на себя, тут же будет изобличен как вор. А во-вторых, Млад никогда в жизни не слышал, чтобы у воина кто-то посмел украсть доспех. Они не запирали дверей и не сильно присматривали за своими вещами: никому и в голову не могло прийти опасаться воров!
