- Ничего, дед Карачун меня простит как-нибудь. Сами ешьте.
- Да скотине и то положено давать… - вздохнул Добробой.
- Вон наша скотина, у двери спит, - улыбнулся Млад.
Хийси, словно догадавшись, что о нем речь, стукнул хвостом по полу.
- Слышь, Млад Мстиславич… - Ширяй поманил его к себе и потом зашептал на ухо, - съешь каравая, ничего тебе не будет, ты и так поднимешься, я же знаю. Нехорошо это. Я Дану Глебовну пугать не хочу, а то б при всех сказал. Это ж от безвременной смерти оберег.
- Да что ты, парень? Какая безвременная смерть? - улыбнулся Млад. - Завтра съем, каравай весь год оберегом будет.
- Нет, ты сегодня съешь, слышишь? Сегодня.
- Перестань. Мне сегодня надо чистым быть. Я собираюсь высоко лететь.
Добробой тем временем отрезал кусок каравая и уговаривал Хийси его съесть. Пес не очень любил хлеб, облизал мед, а остальное положил перед собой на пол, выжидающе глядя на обглоданный кусок.
- Хийси! - Добробой топнул ногой. - А ну-ка быстро! Я что сказал!
- Зажрался… - проворчал Ширяй.
- Да ну вас, - усмехнулся Млад, забрал у собаки недоеденный кусок и намазал его маслом. - Хийси, мальчик… Давай, лопай. С маслом-то получше будет.
Счастливый пес заглотил оберег от безвременной смерти и лениво застучал хвостом по полу, радуясь, что угодил хозяину.
Ветер взрывал снег и носил его над землей, пригоршнями кидая в лицо. Лес шумел, прогибался под тяжестью ветра, но стоял. Это было только начало - настоящая буря ожидалась к полуночи.
На капище шумно горели костры, и ветер рвал их пламя, отбрасывая сполохи в стороны, стелил огонь по земле, перемешивал искры со снегом и нес их над землей. Студенты подходя получали смоляные факелы, опускали их в огонь и отходили в стороны, стараясь занять места поближе к кострам и кумирам, мрачно смотревшим на людей сквозь метавшуюся снежную пелену. Огонь факелов гудел, дрожал и срывался, сливался с воем ветра и шумом леса, освещая снежную кутерьму вокруг.
- Какая мрачная ночь! - покачала головой Дана. - Настоящий Карачун. А после твоих страшных сказок думается только об ужасной смерти.
- На то он и Карачун, - усмехнулся Млад. - Чествуем темных богов - должны ощущать их силу.
- Тебе страшно? - шепнула Дана ему на ухо.
- Мне холодно. Насквозь продувает… Если я ощущаю силу темных богов, это вовсе не значит, что я ее боюсь. Слышишь, как гудит огонь? Нам есть что выставить против темноты и мороза.
- Северный ветер размечет наши костры, если захочет…
- Но не снесет наши дома. Лес прикроет. Мы слабей богов, но мы не бессильны. Завтра ты убедишься в этом в который раз.
- Я до завтра не доживу, - улыбнулась Дана.
На капище собрался не только университет, но и вся Сычёвка, и множество людей из Новгорода: университетские праздники славились на всю округу. Сычёвских и новгородских девушек не хватало на всех, и вокруг каждой вилась стайка студентов. Как-то незаметно растворился в темноте Добробой, только Ширяй, смущенный своей вчерашней неудачей, понурив голову стоял около Млада и прятался за его спину.
Перекрикивая вой ветра и гул огня, один из волхвов начал праздник - самый мрачный праздник в году и от этого самый величественный. И вскоре тягучая песня, поющая славу тьме, морозу и силе, укорачивающей день, заклокотала над капищем, под редкий бой больших барабанов и шорох пламени факелов. Песню подхватывали постепенно: сначала густыми басами - и она била в грудь тяжестью низких звуков; потом в нее вплелись молодые голоса студентов - и она прорезала снежную пелену и понеслась над Волховом; а потом запели бабы и девушки - словно вой плакальщиц рассек пространство и устремился к низкому небу. Метель вихрилась вкруг тысяч качавшихся огней, и выло пламя, и выл ветер, и песня то лилась, то кипела, то сполохами рвалась вверх, то стелилась над землей, то гремела угрозой, то вставала непоколебимой стеной. Гордая песня отважных людей, осмелившихся смотреть в лицо тьме и северному ветру.
Млад на миг ощутил себя вне толпы, словно взлетел над берегом и глянул на капище с высоты: тяжелый rhythmos песни шевелил в нем и шаманскую, и волховскую силу. Могучий Волхов, усмиренный и закованный в лед, разломом в земле бежал к небосклону; черный лес увяз в глубоких снегах и вцепился корнями в землю, трепеща перед северным ветром; белый лик луны накрыли снежные тучи, и со всех сторон, сверху и снизу, на сколько хватало глаз, бесновалась метель. А далеко внизу подрагивали слабые искорки; раскачивались, трепыхались рыжие точки костров, и то, что мнило себя могучей многотысячной толпой, выглядело жалкой горсткой маленьких, слабых существ, называющих себя людьми. Но песня их поднималась до снежных туч и, поющая славу Зиме, пугала Зиму и заставляла ее сомневаться в своем могуществе.
Большие кружки и широкие ковши с горячим медом пошли по рукам, мед плескали на снег и в огонь, кутью с жертвенника передавали толпе в мисках - и она не стыла на морозе.
- Что, и кутью не будешь есть? - Дана с огромной ложкой в руках повернулась к Младу.
Он покачал головой, плеснул меда на снег и передал кружку дальше.
- И на братчину
[19] не пойдешь?
- Конечно нет. Ну, если ты хочешь, я могу с тобой посидеть…
- Смотри, обидятся на тебя темные боги, - она покачала головой.
- Главное, чтоб светлые не обиделись… - проворчал Млад.
Волхвы послушали его совета, стараясь быстрей закончить праздник. Кулачные бои отложили до Коляды, показали только пару самых знатных кулачников в университете, и бой их был злым, жестким - под стать погоде. Уговорили выступить и Млада - рассказать, что ждет университет в будущем.
- Будущего не знают даже боги, - как всегда, начал он, и в передних рядах раздались смешки: он каждый год начинал свои речи с этих слов. - Но могу посоветовать: гадайте на седьмую ночь Коляды. Как пройдет эта ночь - так и сложится год. А вообще… трудный будет год… Боги предупреждают… Лучше я девушкам погадаю… Кто хочет?
Девушек, как всегда, нашлось немало. Млад знал, что не стоит тратить силы перед подъемом, но праздник захватил его, и сила клокотала в горле, требовала выхода. Каждый год он обещал им суженых, каждый год его гадания сбывались, но в этот раз… В глазах первой же из девушек Млад ясно увидел: ее суженый будет убит. Волхв не может лгать…
- Нет, милая, ты пока в девках останешься, - улыбнулся он ей ласково. Будущего не знают даже боги… Но изменить это будущее нельзя, ее суженый будет убит на войне. Она отошла в сторону, недовольная и удивленная.
А потом их была целая вереница, словно в этом году погибнет каждый третий жених… Млад мрачнел с каждым вздохом: война. Вот что надо менять в этом будущем! Это не та война, на которую ушло ополчение, и не та, на которую собирали людей в помощь Москве. Большая война. Враг пострашней татарина.
