«Человек он <Савинов> был мало сказать добрый, чудесный, исключительно внимательный, — вспоминала Татьяна Шишмарева. — Василий Власов, который тоже у него учился, увлекся Григорьевым и, конечно, перенял прежде всего внешнюю манеру. Александр Иванович разгорячился и устроил ему разнос. Когда он окончил обход и ушел, кто-то выглянул в окно и увидел, что Савинов спрятался за колонну собора. Заинтригованные, мы смотрели. Вот вышел Власов. Александр Иванович выходит к нему из-за колонны, идет разговор. Позднее мы узнали, что Савинов переживал за разнос, который он устроил, а Власов его утешал и успокаивал. Я помню его однажды разгоряченным перед диспутом с Филоновым. Мы с Власовым встретили его в Академии, он с возмущением говорил: “Кишки и черви, кишки и черви”.
В мастерской, кроме меня и Власова, учились Алиса Порет, Татьяна Глебова, Владимир Максимов, впоследствии архитектор, А. Цветкова и т. д. Зарабатывали мы разнообразными делами: диаграммами, объявлениями для магазинов, вроде “получена сёмга и свежая икра” и раскрашиванием фанерных коров разных пород для какой-то сельскохозяйственной выставки. Последний заработок был основательный — 45 руб. на брата. Это были большие деньги. Но мечтой было получить работу в издательстве. Это было трудно, так как в издательствах были везде свои художники, и в каждом своя определенная их группа, свой стиль работы. Я старалась одеться несколько по-дамски, используя что-то из гардероба матери, и, изготовив рисунок под стиль данного издательства, отправлялась на “охоту”. Я помню, как в каком-то издательстве обо мне доложили: “Вас спрашивает дама”, но это не помогло»
[67].
Наконец им удалось устроиться в ленинградский «Детгиз» и журналы «Чиж» и «Ёж». Два детских журнала «Ёж» («Ежемесячный журнал») и «Чиж» («Чрезвычайно интересный журнал») выходили в Ленинграде и выпускались редакцией С.Я. Маршака. «Ёж» выходил в 1928–1935 годах и был адресован школьникам пионерского возраста, а «Чиж» выходил с 1930 по 1941 год и предназначался для совсем маленьких. Здесь работали Д. Хармс, А. Введенский, Н. Олейников, Е. Шварц и много других талантливых литераторов. О Власове современники вспоминали как о человеке остроумном, замечательном рассказчике, да и компания, куда попали молодые Шишмарева и Власов, была настоящим источником радости и веселья.
После свадьбы Шишмарева и Власов стали жить по адресу: Васильевский остров, 1-я линия, 20, кв. 32. Здесь, в квартире ничего не подозревающего академика Шишмарева, и будет собираться кружок «Бандаш».
Сюда приходили молодая актриса Тамара Макарова (будущая жена С. Герасимова) и ее подруга Ксения Москаленко, снявшаяся в нескольких популярных фильмах.
Власов был арестован 9 марта 1932 года. По всей видимости, он очень сильно был напуган и изо всех сил «топил» организатора кружков — Бронникова.
Если показания Шуппе были «смонтированы» из фактов и нужных для ГПУ слов, то показания Власова о Бронникове выглядят абсолютно иначе. Здесь нет «чужого» голоса, а звучит грамотный, поставленный голос самого Власова.
Остановлюсь несколько на старшем поколении, которое могло бы явиться базой, питающей и вырастившей Бронникова. Кроме Института истории искусств, на киноотделении которого в первые годы его существования Бронников развивал большую деятельность, он был тесно связан с издательством «Академия»… Из людей, работавших там и с которыми он был близок, в первую очередь надо назвать Лозинского. Под его редакцией печатались бронниковские переводы, через него он же был связан и с «Академией», дважды издавшей его «Мэри Пикфорд». Кроме того, подтверждением близости Бронникова к Лозинскому может служить и, например, то, что Лозинский до напечатания и постановки дал Бронникову свой новый перевод шекспировского «Гамлета», на основе которого и должна была начаться деятельность Шекспировского клуба…
Странное свидетельство. Перевод «Гамлета». Лозинский. Шекспир. Где тут находится антисоветский подтекст?
Власов продолжал:
Своей философией Бронников считает интуитивную философию Бергсона. В «Пятом письме о Прусте» (стр. 56–62) неоднократно говорит об этой философской системе… Чем хороша философия Бергсона? Тем, что ее придерживается Пруст. А чем же хорош Пруст как философ? Да тем, что он живет не интересами окружающей его жизни, а памятью. Роман Пруста — это «роман памяти». Бронников цепляется за такую «философию», т. к. она дает ему возможность не глядеть на настоящее, а жить воспоминаниями о прошлом — о I роте, роте его величества Кадетского корпуса («Роман лета 1914 года», стр. 3).
Мы не знаем, почему Василий Власов решил так выслуживаться, ухудшая еще больше положение Бронникова и своих товарищей по собраниям, однако, похоже, он и правда получил послабление в результате сотрудничества со следствием.
Он был осужден: КОГПУ 17 июня 1932 г. по статьям 58–10, 58–11. Его приговор: пять лет концлагеря с заменой на пять лет ссылки в Башкирию. Освобожден досрочно.
Конечно, свою роль в освобождении Власова сыграл и отец его жены — академик Шишмарев. Эти письма, которые приведем ниже, также подшиты к «Делу Бронникова».
В коллегию ОГПУ
15 месяцев тому назад был арестован в Ленинграде муж моей дочери художник Власов Василий Адрианович и постановлением коллегии ОГПУ от 7.06.1932 г. выслан по ст. 58, п. п. 10 и 11 в Уфу сроком на пять лет.
Высылка Власова очень тяжело отразилась на мне самом. Прежде всего морально. Я близко знаю Власова: в течение восьми лет и с полной ответственностью за свою оценку могу характеризовать его не только как советского, но и как активно преданного советского человека. Я уверен, что и в Уфе, где он проживает уже почти целый год, не откажутся подтвердить мою характеристику. Поэтому я очень тяжело переживаю высылку Власова и не могу ни на минуту отделаться от мысли, что она является в отношении его мерой слишком суровой.
Высылка эта, помимо того, тяжело отразилась на здоровье моей единственной дочери, жены Власова, а также и на моем собственном, и без того сильно расшатанном.
Я не говорю уже о моральных затруднениях, которые мне, человеку пожилому, приходится испытывать как прямое или косвенное последствие высылки Власова.
Все это вместе взятое крайне неблагоприятно сказывается на моей работе как руководителя кафедры в Международной книге, институте, занятиях с аспирантами в моем учебном заведении, как на научном работнике. А между тем я не могу не напомнить, что с самого начала Октябрьской революции я активнейшим образом работал как организатор, администратор и специалист по становлению и укреплению советских вузов и советских научных кадров.
Улучшение условий моего материального и морального существования, сохранение моей работоспособности как человека, работающего в международном масштабе в стране, где так высоко ценят культуру и науку, конечно, в интересах ее самой.
