В Советском Союзе у подполковника Волкоффа осталась первая семья. Уже перебравшись сначала в Канаду, а потом и в США, он обзавелся новой семьей, официально не оформив развод с первой женой. В новой семье имел двух сыновей и дочь. А от первой жены у бывшего капитана спецназа ГРУ остался только один сын, ныне в звании капитана проходящий службу командиром учебной роты Рязанского воздушно-десантного училища.
Вообще-то, как знал капитан Радиолов, должность командира учебной роты в училище — майорская. Значит, следовало ждать скорого получения Волковым-младшим майорского звания. Но это Радиолова мало волновало. Его больше интересовал Волков-старший.
В первые годы своего расставания с родиной Оборотень, видимо, тосковал по оставленной семье. Он несколько раз звонил жене, но интересовался, согласно ее словам, больше сыном, чем ее жизнью. Хотя это могло быть и неправдой. Жена, член парткома фабрики, на которой она работала, всячески старалась «откреститься» от мужа-предателя. Говорила, что он всегда просил дать трубку малолетнему мальчику. Сергею Волкову в момент пленения отца было пять лет. Сейчас ему уже тридцать восемь, и сам он эти разговоры вспоминает с трудом, хотя сотрудники ФСБ держат капитана ВДВ под пристальным контролем и часто пытаются узнать, о чем отец с сыном беседовали. Деятельность ФСБ стала несравненно интенсивнее после того, как несколько лет назад Волков-старший позвонил сначала своей первой жене, у которой до сих пор остался старый телефонный номер, и узнал у нее номер сотового телефона сына. А в дальнейшем он и сыну звонил трижды. Интересовался и службой, и личной жизнью. Жаловался на своих детей в США, двух сыновей и дочь, которые имели, как отец выразился, нетрадиционную сексуальную ориентацию. Просил прислать ему по Интернету фотографию внука и внучки, что Волков-младший и сделал. Но электронный адрес отца он все же сразу передал в ФСБ, чтобы ощущать на себе меньшее давление этой серьезной организации, которая могла бы помешать продвижению по службе. Этот вывод сделали аналитики ФСБ на основе служебного продвижения и устных товарищеских характеристик сослуживцев Волкова-младшего, а вовсе не аналитики ГРУ, готовящие материал для капитана Радиолова. Таким образом, по материалам ФСБ можно было бы сделать вывод, что «яблоко от яблони недалеко падает», и сын характером похож на отца. То есть тоже имеет склонность к предательству, если сам, хотя у него даже не спрашивали, передал в ФСБ электронный адрес Волкова-старшего. И особо доверять ему в сложных ситуациях нельзя. Тем не менее, решили аналитики, не будучи сами уверены в правильности своих выводов, это вовсе не является поводом к чрезмерному служебному недоверию. Принимая принцип — сын за отца не отвечает! — служебному продвижению Волкова-младшего препятствий никто не чинил.
Читая текст аналитической записки, Радиолов сразу вспомнил многократно уже рассказанный ему разными людьми случай, как генерал Сухель, готовясь к разблокировке авиабазы Квейрис, взял на службу в свою дивизию девятнадцатилетнего Али, сына генерала Мухсена Барина, который три года не виделся с отцом. Тогда Али сказал отцу по радиосвязи: «Папа, держись, мы идем!» И Радиолов чувствовал, что как-то может использовать сына, а, может быть, даже внука Волкова-старшего для своих целей. Но все это следует хорошенько обдумать, обсудить с руководством, потому что подобные действия будут напоминать провокацию, а провокации не все любят. И обязательно прикинуть разные варианты использования записей голоса.
Познакомившись с полученными данными, капитан сразу переправил их на «планшетник» Черноиванову, не слишком заботясь о том, что сигнал «планшетника» может снова разбудить полковника. А то что сообщение полковника действительно разбудило, Радиолов понял по полученному от него звонку:
— Ты так и не внял моему совету, Алексей Терентьевич. Не стал ложиться?
— Уже совсем собрался было, но тут сообщение пришло, — нашел Радиолов подходящее оправдание. — Прочитал и сразу вам отправил, как обещал. Теперь ваша очередь выполнить обещание. Вы же тоже хотели свою Службу запросить…
— Еще перед сном запрос отправил. Но до меня ответ не скоро доберется. У нас же шифры в «планшетниках» популярностью не пользуются. Хотя мы официально и носим служебные звания, мы являемся федеральной Службой, то есть, по сути дела, чиновники, и подчиняемся законам, принятым Государственной думой. Это вы в армии свои приказы можете использовать, а нам приходится подчиняться Федеральному закону, запрещающему использование шифрованной переписки с помощью общедоступных компьютерных средств. Вот когда сделают к этому закону закрытую сноску, разрешающую нам, как ФСБ, использовать шифры во всех внутренних служебных каналах связи, тогда у нас сразу оперативность повысится. Давно обещают, но наша Дума — это такой неповоротливый громоздкий механизм, что… Сам понимаешь. И потому на мое имя придет шифротелеграмма сначала в Хмеймим. Там наши расшифруют, зашифруют заново и отправят в дивизию. Здесь расшифруют и мне доложат. А бывали случаи, когда на шифротелеграмме стоял гриф «Особой важности». Тогда сюда не пересылают, тогда мне приходится самому в Хмеймим ехать и там шифротелеграмму получать. Так что придется тебе подождать. Но, как только пришлют, я с тобой информацией поделюсь, будь спокоен, Алексей Терентьевич, обещаю. А тебе за оперативность — спасибо!
— Товарищ полковник, а как же ваша трубка? Она ведь тоже разговоры шифрует! И не дожидаясь решения Государственной думы…
— А кто тебе сказал, что у меня трубка нашей Службы? Я ее получил от генерала Трофимова, отправляясь сюда. А генерал Трофимов, насколько мне известно, выпросил трубку в ГРУ с условием, что я буду им свои данные дублировать. Мы же по большому счету — одна система… И ты, и я, и твои офицеры — все мы звенья одной цепи.
— Понял, товарищ полковник, — ответил Радиолов.
— Кстати, ты мне напомнил о трубке. Наши трубки, насколько я помню, от подслушивания защищаются именно спутниками ГРУ… Полковник Селиверстов с сообщением тебе еще не звонил?
— Я бы уже, наверное, сообщил вам, если бы полковник позвонил. Но он еще, как я думаю, на базу ЧВУ не вернулся. Пока пройдет в головной Конторе несколько кабинетов, а там в каждой приемной очередь, да и не у всех прием в нужное время… Приходится прорываться. Везде волокита и бюрократия!
— А я думал, только у нас такое… — успокоил полковник капитана. — Оказывается, в армии тоже. Ладно, буду звонить акиду Македону. Он время до утра брал, чтобы с ситуацией разобраться. Будет результат, я позвоню…
Полковник Селиверстов все же вскоре объявился.
— Алексей Терентьевич, сумел я все-таки раззадорить наше руководство до нервозности, — сказал он. — Мне даже странно было это видеть — одним только упоминанием Оборотня «завел» их, как ребенок свои заводные игрушки. Командующий спецназом, оказывается, когда-то лично был знаком с капитаном Волковым. Они вместе в Афгане воевали. И командующий не слишком лестно о нем как о человеке отзывается. На его глазах все было — отношение к солдатам и отношение к командованию — все видел. Но хорошо знает и здраво оценивает его боевые способности и хитрость. И потому командующий вместе со мной пошел в Управление космической разведки и сумел договориться с их начальником. Правда, нам поставили одно условие — чтобы вы не использовали свои трубки для звонков домой. Обязательно предупреди своих офицеров… Я сейчас выезжаю на базу. До моего приезда туда пусть все твои парни позвонят домой и сообщат, что звонков больше не будет.
