8. Не горькая ли это правда? и не будет ли принуждён тот, кто читает сии строки, по совести сказать: «Да, это так»? Ибо, возлюбленные, не достаточно ли очевидно, что таковые души не истинно приняли в себя силу веры и благочестия – силу подлинной победы над миром (1 Ин. 5, 4) внутри и вне себя, силу для упразднения греха, страстей и проявлений падшести, силу для искоренения из своей жизни самолюбия, своеволия и искания своей выгоды? Не очевидно ли, что такой образ благочестия ещё не обладает великими преимуществами Нового Завета – а именно, когда Сам Бог написует Свой закон в глубине сердец Своих чад (Евр. 8, 10), и они, вследствие сего, исполняют волю Божию не из одного лишь понуждения беспокоящей их совести, но из сердечного расположения, радостного желания и внутренней любви к Богу?
9. Посему такие христиане и не достигают подлинного и неразоримого мира с Богом, знания Бога и общения с Ним во Христе. Бедные их сердца из собственного, глубоко пережитого опыта мало знают об этом, равно как и о вкушении радости, полноты жизни и блаженства во Христе – хотя они и читали о том, и слышали от других чад Божиих. Сюда прибавляется ещё и то, что при всём их внешнем служении Богу внутри себя они испытывают великое отягощение, глубокое недовольство и немирность совести. Если же при исполнении тех или иных занятий и правил, кажущихся им добрыми, они и ощутят некую отраду и удовлетворение, то это состояние будет не глубоким, не укоренённым, ещё меньше – чистым, и продлится оно недолго, так что уже вскоре поднимутся в них привычные укоры совести (пусть даже в иных случаях они на некоторое время и заглушали бы их). Происходит это потому, что человек в таком состоянии действует, напрягая (по большей части несознательно) свои природные силы, которые скоро никнут. Такой образ действий доставляет человеку или малодушие и уныние, или самодовольство и уверенность в собственной праведности, – Богу же не воздаёт славы и не приносит в душу постоянного и истинного мира.
* * *
10. И здесь нужно особо задуматься и спросить – как это возможно, чтобы люди, получившие от Бога свет и благодать и отнюдь не желающие обманывать самих себя (ибо, напомню, мы ведём речь именно и только о таких благочестивых христианах), были уверены в том, что их состояние истинно и угодно Богу, в то время как их нищета и недостаточность во всём столь очевидна? Поистине, здесь нет иной причины, как той, что всё сие происходит от недостатка внимания, обращённого внутрь себя, и от непонимания того, что совершается у нас внутри. Душа отвлекается от воспитательных и вразумительных действий благодати и Духа Божия в сердце и – я бы сказал так – даёт «выманить» себя из своего внутреннего человека. Последовав начальному призыву и привлечению Божию к первому покаянию, человек потом как бы исходит из сердца в мыслительную часть души и при слабом и недостаточном свете собственного рассудка составляет себе некие понятия о божественных истинах и представления о христианстве (каковые понятия и представления, поскольку они являются плодом действия падшего ума, с неизбежностью будут крайне приблизительными, надуманными и недостаточными). Далее, последуя этим своим само-составленным понятиям, в полной уверенности, что поступает правильно, человек сооружает себе своё собственное христианство, в котором так утверждается, что считает неистинным и отвергает всё, что не согласно с его представлениями или выходит за их рамки, – и живёт, далеко отойдя от внутреннего человека, от света и вождения Духа, и рассеявшись во внешнем и рассудочном. По этой причине душа никогда не приходит ни к точному и глубокому познанию своего внутреннего повреждения и падшести, ни к видению бесчисленных проявлений своей самости, ни к истинному пониманию, что есть оправдание во Христе, ни к тщательному, святому, отрешённому и сокровенному жительству, требуемому настоящим христианством, ни к опытному познанию силы Духа Иисуса Христа в верных Его последователях, действием Которого они приуготовляются к подлинно святой и божественной жизни.
11. Сказанным я вовсе не хочу обвинить все таковые души в сознательной и намеренной нечестности и неверности и тем самым совсем осудить их состояние. Нет, я хочу указать им на их великое несовершенство, недостаточность и неразумие – не обратятся ли, содействием Божией благодати, хоть некоторые их них внутрь себя и не захотят ли с точностью познать извечный и единственно истинный путь умирания самому себе и всему миру и сокровенной жизни со Христом в Боге (Кол. 3, 3)? Ибо, ах! как печально то, что благочестивые и благонастроенные души год за годом ходят по кругу и довольствуются рассудочным исповеданием веры и внешними начальными делами и обязанностями благочестия настолько, что забывают о всяком преуспеянии и продвижении вперёд и никогда не познают истинную суть христианства и не вкушают блаженство оного во внутреннем богообщении!
II
12. Но, слава Богу, обретаются и в наши дни люди, которые не находят для себя ни покоя, ни удовлетворения в начатках христианства и в той мешанине, какую оно сегодня из себя представляет; но вкупе с евангельским юношей (чтобы здесь мне употребить слово Спасителя) хотят быть совершенными (Мф. 19, 21) – то есть стремятся неким особым образом освятить себя и всецело пожертвовать собою для Господа Иисуса и истинного последования Ему, благодатью Его усердствовать в истинном внутреннем и тщательном христианском жительстве и подвизаться в нём всем сердцем как в единственно необходимом для человека деле и занятии. И среди таких людей, если смотреть на их преуспеяние и их меру, мы также увидим многие различия. – Здесь я хочу немного коснуться переломного момента, в результате которого они переходят в такое состояние, и того, что характеризует сих христиан; ради недостатка места я буду совсем краток.
* * *
13. Переломный момент и переход таких душ от внешнего благочестия к существенному и внутреннему христианству совершается примерно следующим образом. Все внешние и внутренние благочестивые занятия, вся деятельность души, на которых доселе, часто неосознанно, зиждилось её христианство, становятся для неё тягостными и бессмысленными. У одних это происходит быстро, у других – постепенно. Чтение духовных книг, душеполезные размышления и беседы, устное молитвословие и тому подобное перестаёт питать душу и не может более продолжаться – отчасти из-за того, что прежде столь активный рассудок постепенно обессиливается и делается неспособным рассматривать и понимать духовные вещи так, как это у него получалось раньше; отчасти потому, что понятия и представления, которыми человек прежде наполнил себя, исчерпываются для него, а ничего другого он не может ни принять, ни удержать в себе. Всё, чем душа занималась при своём внешнем и внутреннем делании, начинает крайне её отягощать и больше не производит на сердце и волю такого действия, какое было раньше. Вместо прежнего удовлетворения, сладости и отрады все дела благочестия становятся для души сухими, пустыми, бессильными, или даже и вовсе безрадостными и отвратительными.
При всём этом душа – или сразу, или со временем – начинает чувствовать в себе некое более чем обыкновенное стремление как к внешней тишине и уединению, так и особенно к тишине внутренней, приводящей все её силы в неактивное и приимательное состояние
[209]. Это состояние характеризуется простотой, внутренней нерасположенностью ко всему сотворённому и забвением его, сокровенным, тонким, исполненным любви тяготением к Богу и детской верой, сопряжённой с непрестанным вниманием к Его соприсутствию в нас. Последнее – самое важное, оно должно быть в нас и восприниматься нами непременно. Если душа со всем чаянием предаст себя этому (для падшего ума столь диковинному, но на деле поистине спасительному) внутреннему привлечению от Отца (Ин. 6, 44) и вождению Духа (Рим. 8, 14), то чрез такую тишину и упование (Ис. 30, 15) ей придёт помощь от Бога. Тогда душа будет отвыкать от всех своих прежних рассеянностей и рассредоточенностей и от действований по указаниям падшего рассудка, дабы в смиренном безмолвии внимать внутри себя сокровенному воспитанию и научению вечной Премудрости, и, обходя всё несущественное, побочное и привходящее в христианстве, погружаться в сокровенную жизнь со Христом в Боге – что может быть постепенно достигаемо только чрез постоянное умирание со Христом для самого себя и всякого творения (Кол. 3, 3).
