– А кто я на самом деле?
– Не знаю, будь я проклят, – ответил он. – Стараюсь это понять с тех пор, как ты переступила мой порог, но ты столь же неуловима, как и твои бабочки.
– Я – открытая книга, – заверила я его.
Он недоверчиво хмыкнул, потянулся к свертку, который получил на почте, и достал оттуда газету и письмо – несомненно, записку от друзей.
Пока он читал, я прислонилась к дереву и наматывала себе на палец яблочную кожуру. Воздух на этой ароматной поляне был прямо-таки отравляющим, и во мне проснулись инстинкты, которым я редко давала волю, по крайней мере, в Англии. Я не собиралась им подчиняться; это строго запрещали те правила, которые я сама для себя составила и о которых часто и строго напоминала себе. Но было приятно хотя бы помечтать.
– А этот конюх, Морнадей, очень красивый, правда? – высказала я свои мысли вслух.
Он уставился на меня поверх газеты.
– Тысяча чертей, – пробормотал он, – Вероника, я понимаю, что ты привыкла давать волю своим чувствам с большой степенью свободы, но нельзя же просто бродить по деревне и соблазнять кого попало. Мы же пытаемся изображать счастливую семейную пару.
– Пф-ф-ф. Нам не вполне это удавалось уже тогда, когда ты позволил Саломее… Ладно, может быть, лучше забыть об этом инциденте, – сказала я, приподняв бровь. – И не бойся, я не позволю себе вольничать с Морнадеем. Я удовлетворяю свои основные инстинкты только за границей. Если бы мы не были в Англии, Морнадей бы мне подошел. Он очень привлекательный парень, и у него нежные руки.
Стокер отказался поддерживать этот разговор. Он продолжал читать газету, нарочито шумно переворачивая страницы.
– Чересчур нежные, – сказала я, выпрямившись.
– Что? – Он внимательно читал и уже совсем меня не слушал.
– Для конюха у Морнадея слишком нежная кожа. Я заметила это уже тогда, когда он пожал мне руку при знакомстве. У него очень гладкие ладони, без единой мозоли. Ты видел хоть раз в жизни человека, который работает с лошадьми, с мягкими руками?
– Нет, у них кожа как у сапог, – ответил он, внимательно читая.
– Тогда в какие игры он играет, работая конюхом? Он сказал мне, что это его профессия, но он явно лжет.
– У нас есть проблемы посерьезнее, чем мягкость рук Морнадея, – сухо заметил он и передал мне газету. – Читай.
Я пробежала глазами статью, и на меня накатила холодная волна ужаса. Я перечитала все сначала, на этот раз медленно, но факты от этого не изменились. Вердикт на дознании был таков: убийство неизвестным или неизвестными. Этого мы ожидали. Мы знали, что барон убит, и было бы странно надеяться, что власти уже нашли преступника. Но то, что было написано в статье дальше, показалось мне настоящей катастрофой. После изложения вердикта (и того факта, что в завещании барон выразил желание быть тихо похороненным, без каких-либо официальных церемоний) автор заметки, как видно, с наслаждением, сообщал, что по данному вопросу столичная полиция разыскивает достопочтенного Ревелстока Темплтон-Вейна, младшего сына лорда Темплтон-Вейна, в надежде, что тот сможет помочь им в расследовании убийства барона фон Штауффенбаха.
– Стокер, неужели они имеют в виду…
– Да, – угрюмо ответил он.
И он, конечно, был прав. Существовало только одно разумное объяснение написанному в статье: я путешествую с мужчиной, которого подозревают в убийстве.
Я бегло просмотрела окончание статьи, но это ничем мне не помогло.
– Как ты думаешь, почему они вообще связали тебя с бароном?
От волнения он взъерошил себе волосы.
– Я арендовал у него склад. И, наверное, в его бухгалтерских книгах сохранилась запись об этом.
– То есть барон был владельцем того склада, где ты живешь?
Он кивнул, и я продолжила рассуждать вслух.
– Наверное, полиция это обнаружила, когда просматривала его бумаги. Они, должно быть, пришли туда и поняли, что ты исчез.
Он застонал, и я поняла, что я на правильном пути.
– И, конечно, им могло показаться подозрительным, что ты исчез примерно в то же время, когда убили барона. А когда был вынесен вердикт «убит неизвестным или неизвестными», они сразу занялись тобой как самым подходящим кандидатом. В статье приводится только твое имя, но я уверена, что появятся и фотография, и описание примет, это просто вопрос времени.
Он поднял голову с ужасно несчастным выражением лица.
– Почему, ну почему я не подумал об этом, когда уезжал из Лондона?!
– Не хочу тебя обижать в трудную минуту, – с сомнением начала я, – но почему же ты сам не обратился в полицию, как только узнал, что барон убит? Мне это кажется самым разумным поведением, разве не так?
– Не было смысла, – коротко ответил он.
– Тогда ты не ответил на мой вопрос, но сейчас я все-таки очень хочу услышать ответ.
Он замолчал, и я поняла: он размышляет, можно ли мне доверять.
– Потому что в глазах приличного общества и, без сомнения, Скотланд-Ярда я уже и так убийца.
Я уставилась на него, и он горько усмехнулся.
– Ну и ну, наконец-то мне удалось лишить тебя дара речи. Пожалуй, за это надо выпить.
Он достал из корзины мою фляжку с агуардиенте и сделал большой глоток. Потом он протянул ее мне, и я тоже жадно отпила из нее.
Потом внимательно посмотрела на него.
– И почему же они думают, что ты убийца?
– Потому что так и есть, – ответил он с каменным лицом.
Я долго не могла вымолвить ни слова.
– Наверное, мне стоит поблагодарить тебя за такую откровенность. И исключительно из любопытства: не скажешь ли, кого именно ты убил?
Я сразу подумала о кольце на моем пальце, которое когда-то красовалось на руке его жены. Он говорил мне, что его брак рухнул во время злосчастной экспедиции. Уж не она ли стала жертвой его буйного нрава? Я не могла в это поверить.
– Человека, который этого заслуживал. И я бы сделал это снова. Вот все, что тебе нужно знать, – просто ответил он.
Я поняла, что это значит: не жену – но все же не могла перестать перебирать в уме другие варианты. Может быть, у нее был любовник, которому Стокер таким образом отомстил? Или какое-то деловое соглашение пошло совершенно непредвиденным путем? Жуткие карточные долги? Он тем временем продолжал:
– Полиция в этой стране не может меня тронуть, но мое имя им хорошо известно. Мне стыдно в этом признаться, но первое, о чем я подумал, когда узнал о смерти Макса, – не что я потерял друга, а что они с большой вероятностью именно меня назначат главным подозреваемым. И, очевидно, я оказался прав, – добавил он, кивнув на статью.
– Их можно понять, – мягко заметила я. – Ты просто мечта любого полицейского, ты же понимаешь? Ты связан с бароном деловыми отношениями и узами дружбы, а твое имя подпорчено дурной репутацией. В такой ситуации несложно придумать для тебя какой-нибудь мотив убийства. Лень полицейских – вот что может погубить тебя.
