Яэль проснулась с колотящимся сердцем, диким зверем бьющимся о рёбра. Огонь в печи еще горел, освещая комнату тусклым светом. Лука лежал, укутавшись в одеяла, с головой уйдя в собственные сны. Феликс лежал на парашюте, его грудная клетка вздымалась и опускалась, медленно, но ровно.
Слушая их дыхание, Яэль закатала левый рукав и посмотрела на пятерых волков. Насыщенно-чёрные, убегающие от затухающего света печи. Бабушка, мама, Мириам, Аарон-Клаус. Её постоянная, её плата. Вся боль, которую Влад заставил её поймать и удержать. Всю жизнь Яэль притягивала призраков ближе и позволяла им быть её частью. Частью, которая никогда не меняется.
По крайней мере, так она думала раньше.
Её призраки – и живые, и мёртвые – становились мстительней. И с каждым их шёпотом в кошмаре (Ты оставила меня умирать! Монстр! Разве не этого ты хотела? Разве не этого? Не этого?) Яэль чувствовала, как что-то внутри меняется. Не только внешность, но и душа.
Кем она была?
Кто она сейчас?
Сколько крови необходимо, чтобы создать дьявола?
Сколько красного понадобится, чтобы всё изменить?
Будет ли мир когда-нибудь справедлив?
Вопросы – без ответов – кружились во тьме, когда Яэль опускала рукав, ощущая себя ещё более разбитой, чем раньше. Она снова завернулась в одеяла, сердце плакало в бьющемся пульсе. Свет, который только что воскресил волков, плясал на лице Луки. Парень спал, повернувшись в её сторону. Янтарные всполохи таяли на его потерявших маску чертах. Яэль лежала и смотрела, как свет омывает его веки, орлиный нос, губы.
Ты на них не похожа.
Лука произнёс эти слова, как и многие другие – с нахальной уверенностью. Яэль желала, чтобы он оказался прав. Но Лука не знал её.
Не так хорошо, как волки.
Глава 15
Феликс носил часы Мартина почти шесть лет. Куда бы он ни пошёл, карманные часы были рядом. Тиканье их шестерёнок доносилось через ткань любой одежды: его формы Гитлерюгенд, заляпанного машинным маслом комбинезона, гоночной куртки… Оно было его вторым сердцебиением.
Но теперь тиканье пропало. Его отсутствие разрывало грудь Феликса, пока он боролся, пытаясь вернуться в сознание. То падая, то вырываясь из лихорадочных кошмаров. Сны были странными. Целая жизнь из кусочков – вывернутых, расставленных в неправильном порядке. Поездка на мотоцикле в Гонке Оси от финиша к старту, кадры песчаной бури в обратном порядке. Рядом с ним ехала тряпичная кукла Адель (та самая, которая стояла на полке, собирая пыль). Жёлтые волосы из пряжи зацепились за колёса, отбрасывая Феликса дальше, дальше… Он приземлился в знакомом месте. Там, куда каждый год приходил второго мая. Под его коленями – по-весеннему яркая – пробивалась трава. Вдали виднелся могильный камень, его надпись, выбитые раны букв в граните: М, за ней А, за ней Р и снова А… Нет, секунду, что-то не так…
Буквы имени брата исчезали, менялись. Новое имя появилось на камне: А, потом Д, за ней Е, за ней Л и…
НЕТ! Феликс рывком проснулся. Кожа его горела в прохладном воздухе. Над ним были не пружины матраса и не голубое небо, а деревянные балки: старые, серые и рассохшиеся.
Сердце его трепетало, проверяя себя. Это всё правда? Я ещё жив? Боль – ползущая по сухожилиям в руку, а от них по всему телу в мозг – уверяла, что да.
Где-то снаружи рубили дрова. Звук был нерегулярным, стук-стук, раздающееся в неправильном ритме. Но правильного ритма не было. Теперь не было. Феликс потянулся к нагрудному карману, почувствовав там кусок металла. И в тот же момент вспомнил:
Он провалил задание.
В соответствии с планом Баша троица должна была приземлиться где-то в паутине маленьких городков рядом с Германией, достаточно близко, чтобы добраться до столицы за пару часов. Вместо этого они выпрыгнули из самолёта в тысячах километров от неё. Свалились на заснеженные, кишащие волками территории Московии, даже не в днях, а в неделях пути от штаб-квартиры Сопротивления.
Это всё реально? Часы лежали в кармане под ладонью Феликса: безжизненные. Моя семья ещё жива, ведь правда?
На этот вопрос было непросто найти ответ.
Стук, пауза, стук – продолжал топор вдалеке. Сердце Феликса билось так быстро, что казалось, у него даже внутренности вспотели. Может, удастся найти радио, телефон, что-нибудь, чтобы связаться с штандартенфюрером Башем и рассказать ему, что план ещё в действии.
Мозг Феликса посылал телу неуклюжие сигналы. Поднимайся. Вставай с кровати. Свяжись с Башем. Но парню хватило сил только на то, чтобы перевернуться на бок. Перед ним раскинулся пол хижины: пустые банки, смятые одеяла, крысиные экскременты, гниющее дерево. Не сложно было догадаться, что это место заброшено.
Здесь не было ни радио, ни телефона, а даже если бы и были, Феликс не смог бы до них добраться. Он даже не был уверен, что сможет правильно выговорить хотя бы пару слов, не говоря уже о связанной цепочке предложений, достаточной, чтобы молить о пощаде семьи. Лихорадка снова начала бушевать, сжигая ясные границы его разума…
– Феликс!
Белая вспышка залила его глаза. Не боль, волосы. Её волосы. Девушка опустилась на колени рядом с парашютом. Он увидел её руку, ощутил холодные, как снег, пальцы на лбу.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она. Прикосновение исчезло.
Как… он себя… чувствует? От абсурдности Феликс едва не рассмеялся. Его смешил не столько сам вопрос, сколько то, что его задала она. Её это волнует? Разве ей важно знать, что он полностью уничтожен, и она тому причина? Его семью, скорее всего, пытают до смерти, подвешивают на струны фортепиано в подвалах Гестапо, разрывают на кусочки, медленно отрезают им пальцы, уши, носы… из-за того, что эта девчонка украла лицо его сестры.
Новое лицо девушки было избито и выглядело ужасно. Сломанное, с чертами слишком идеальными, слишком яркими, чтобы быть настоящими. Феликс изо всех сил старался сфокусироваться на глазах, увидеть в них зло, хоть крупицу тьмы, которая сбалансировала бы этот искрящийся голубой цвет. Но видел он лишь девушку и её скорбь. Огромное и запутанное горе, давно прошедшая эмоция, собранная из сотен частиц…
Её это волнует?
Разве его заботит, что думает она?
«Нет», – решил Феликс. Он слишком много обо всём заботился. И посмотрите, куда это его привело.
– Я проверю твои раны, хорошо? Постарайся не двигаться. Ты потерял много крови прошлой ночью, не нужно проливать больше, – девушка принялась разматывать повязку. От увиденного, что бы ни было под повязкой, она резко втянула воздух, вокруг губ появились жёсткие морщинки. – Я пыталась вправить пальцы… но…
Некоторые вещи слишком поломаны, чтобы можно было их починить. Он сказал это ей в Токио, когда думал, что пытается спасти Адель от ошибок. Так он чувствовал себя сейчас, целиком, вплоть до пыли раздробленных костей. Слишком долго пришлось обходиться без подобающего медицинского вмешательства – штандартенфюрер, плеснув на руну антисептиком, отказался её замотать, сказав Феликсу, что, когда они приземлятся рядом с Германией, ей займутся уже в Сопротивлении.
