Изменение, вызванное реагентами, не заставит себя долго ждать. Мириам знала, когда это произойдёт, её время сочтено.
Я не умру. Таково было обещание Мириам самой себе. У смерти и так было немало шансов её заполучить. Пока доктор изучал девочку, она проводила собственные исследования, наблюдая за медсестрой, вытирающей скальпели и наполняющей шприцы. Мысленно она делала короткие заметки насчёт внешности и поведения женщины:
Зелёные глаза, милые, но отсутствующие. Слабый голос, так не сочетающийся с её полной фигурой. Привычка поджимать губы и кивать в ответ на любые слова доктора Гайера.
Мириам сохраняла всё на потом.
Именно эта медсестра проверяла её самочувствие и подготавливала к инъекциям. Именно эта медсестра приносила Мириам завтрак по утрам. Именно она обнаружила безжизненное тело Мириам на кровати – волосы молочно-белой волной разметались по простыням, остекленевшие глаза уставились в потолок.
– Проклятье! – Медсестра отперла дверь. – Только не ещё одна.
Когда она подошла к кровати, Мириам рывком вернулась к жизни. Она не была бойцом, но и медсестра тоже. Один толчок снёс женщину с ног, ударяя головой о пол, оставляя после себя безвольные конечности и несколько минут на действие.
Мириам украла одежду и внешность медсестры, забрала связку ключей и заперла дверь снаружи. Пошла. Вниз по коридору. Прочь из медицинского блока. Через ворота. Мимо пары солдат, которые улыбались и приветливо ей махали. Вдоль дороги.
Никто её не остановил. И она не останавливалась.
* * *
Хотя у Мириам было совершенное лицо (любое лицо), у неё не имелось официальных бумаг, а ещё оставались эти проклятые числа «в эпидермисе». Она двигалась на восток, чем дальше от центра Рейха, тем лучше. На новообразованных территориях Лебенсраума было не так уж много патрулей, проверяющих документы. Зато здесь жило немало бедствующих фермеров, которые нуждались в помощниках. Они платили ей копейки, но Мириам была рада работать за ночлег и горячую еду. Она никогда не оставалась в одном месте надолго. Раз в несколько недель девушка собирала сумку, меняла лицо и переезжала в другой город, восточнее. Всё дальше и дальше уходила она в глушь, где фермерские хозяйства становились меньше, а страх перед набегами советских партизан крепчал, как мороз.
Мириам было пятнадцать с половиной, когда она присоединилась к советским войскам. Поначалу они едва её не убили – ворвались на ферму с винтовками Мосина наперевес и ненавистью ко всему немецкому. Жена фермера рыдала, когда они заставляли её мужа встать на колени. Прицеливались.
Я не умру.
Мириам плохо знала русский, но знаний, полученных от старой женщины с соседней койки в Бараке № 7, хватило, чтобы выдавить: «Прекратите! Пожалуйста!»
Все взгляды обратились к ней: мародёров, фермера, его жены. Разум Мириам был пуст. Она не знала, что сказать, поэтому вместо слов просто изменилась. Партизане выругались и заорали от ужаса, но, в итоге, пощадили её. Фермеру и его жене повезло меньше. Вот так, в благоговейном страхе, Мириам покинула земли Рейха. Её спутники не были героями, и девушка знала, если бы не шок, они застрелили бы и её. Некоторые, казалось, до сих пор об этом задумывались, но командира отряда очаровала девчонка, и он взял её под своё крыло.
Мириам много месяцев путешествовала с партизанским отрядом. По приезду в их энергичную, возрождённую столицу – Новосибирск, она говорила по-русски заметно лучше. Мириам научилась стрелять из винтовки Мосина, не получая синяков от отдачи, и даже могла, не поморщившись, глотнуть водки.
Слухи о её способностях распространялись. Многоликая, так называли Мириам партизане. На их языке – человек со множеством лиц. Девушка стала легендой, даже мифом. В скором времени остатки советского правительства узнали о способностях Мириам. Они не заперли её в клетке, не изучали, как лабораторную крысу. Они предложили ей место в армии. Да, Мириам была юна, но умение менять лица и беглый немецкий сделали из неё идеального разведчика в пограничных рейдах на территории Московии. В советской армии она быстро росла в званиях.
Жизнь продолжалась. Она влюбилась, дважды. Сняла однокомнатную квартирку в центре Новосибирска. Спала Мириам мало, но если всё же спала, во снах ей каждый раз виделась маленькая девочка в жёлтом платье в тёмном лесу, и стая волков, следующая за ней по пятам. Яэль всегда убегала, всегда исчезала за деревьями, а когда Мириам пыталась отыскать её, вместо девочки она находила кучку костей, начисто обглоданных хищниками. Много ночных часов провела она, бродя по тихим, заснеженным улицам города. Каждую весну, накануне йорцайт,
[9] она зажигала поминальную свечу об усопших.
Мириам часто думала о Яэль – желая, чтобы её кошмары не были правдой. Новосибирск наводняли беженцы, в его уголках теснились языки со всей Европы и Северной Африки. Мириам обнаружила, что в недолгие вспышки лета, когда девушки носили рубашки с коротким рукавом, она смотрит на их руки, выискивая номера потерянной подруги. Всё было безрезультатно, но Мириам не прекращала поисков.
После того, как товарищ командир Ветров со своим отрядом провалил похищение участников Гонки Оси, не потребовалось много времени, чтобы детали отчёта достигли Мириам. Задание, как заявлял Ветров, провалилась из-за девушки, похожей на Многоликую. Меняющая лица выдавала себя за Победоносную Адель Вольф и собиралась убить Адольфа Гитлера. Девушка назвалась Волчицей.
Волчица – одно из первых русских слов, которые выучила Мириам. Так старая женщина из Барака № 7 когда-то звала Яэль. Яэль, меняющую лица.
Мириам была не из тех, кто верит в совпадения. Она не удивилась, когда девушка, танцующая с Гитлером, выкрикнула своё имя и подняла пистолет. Я Яэль! Девочка, которую Мириам спасла; девочка, которую она потеряла (а потом теряла во снах снова, и снова, и снова) и отыскала за две с половиной секунды до того, как оборвался прямой эфир.
Мириам пыталась узнать дальнейшую судьбу Яэль. Но связные в Токио ничего не выяснили, а все силы войск Новосибирска были брошены на захват территорий Московии. Ни у кого не было времени на поиски пропавшей девчонки.
Когда через несколько дней был принят вызов от товарища командира Пашкова – в котором он говорил, что нашёл Волчицу посреди тайги, прячущуюся в гниющей деревушке в компании двух национал-социалистов, – Мириам сделала всё возможное, чтобы оказаться единственным допросчиком, отправленным из Новосибирска. (Это не вызвало затруднений. В армии почти не было свободных людей. И было логично, чтобы меняющую лица допрашивала именно Многоликая).
Так что она передала свои задания другому товарищу, села на самолёт и вылетела в военную зону. Короткий полёт стал гораздо дольше из-за сомнений. Как Яэль оказалась настолько западнее Токио? Как она сбежала из бального зала, полного охраны? Почему из всех возможных людей, она здесь именно с Лукой Лёве и Феликсом Вольфом? Что, если это ловушка? Мириам никогда от нервов не грызла ногти – и это было хорошо, потому что иначе от её ногтей к концу полёта, когда они приземлились недалеко от деревни, ничего бы не осталось. Она скрыла свои опасения от Пашкова, будучи как всегда суровой и решительной. (Какой бы высокий чин Мириам ни занимала теперь в армии, она так и не смогла забыть фермера и его жену. Оборвавшиеся мольбы о пощаде, размозженные мозги на полу фермерского дома. Те солдаты не были героями, и поэтому Мириам очаровала их: волосы с прожилками серебра священного страха, глаза цвета, который возможно увидеть только на осенних деревьях).
