С такой стороны Яэль никогда об этом не думала. Она с лёгкостью проглотила слова подруги и поверила в них, ведь третий волк хорошо её знал.
– Ты дала мне шанс выжить, – продолжала Мириам. – Дала миру шанс освободиться. Здесь нечего стыдиться.
Нечего. Ведь правда?
– А теперь я должна дать шанс Феликсу и Луке, – заявила подруге Яэль. – Они под моей защитой.
– А ты – под моей, – уверила её Мириам. – Но пока что будет безопасней, если вы продолжите играть роль пленников. Командир Пашков не страдает от тайной любви к национал-социалистам. Как и его отряд. Многие из них беженцы из деревушек, подобных этой, или из завоёванных стран. Польша, Австрия, Латвия… Из-за Рейха они потеряли всё. Если господин Вольф и мальчик с немецких плакатов будут спокойно расхаживать среди них, ничем хорошим это не кончится.
Яэль поближе присмотрелась к проходящим мимо солдатам, внимательней прислушиваясь к их разговорам. Как и у Мириам, у многих были акценты, выдающие их родные языки со всех уголков мира. «А ещё, – заметила Яэль, – они слишком хорошо оснащены». Всё это не вязалось со знаниями о белом участке на карте Хенрики – сибирских пустошах, приютивших жалкие остатки советской армии. Месте без инфраструктуры, вернувшемуся к феодальной жизни.
– Командир Ветров говорил, что Новосибирск планирует вернуть Московские территории… но такого я не ожидала. – Яэль махнула рукой в сторону двери. – Разве Новосибирску хватит сил захватить Москву? Я думала, он слишком слаб.
– Так и было. Сталинский режим рушился ещё до Великой Победы Оси. Его правление было таким же кровавым, как у Гитлера, повсюду вспыхивало множество бунтов и восстаний, что и привело к его крушению. Когда Москва пала, в Советском Союзе воцарилась анархия… Беженцы не только со всей Европы и Африки, но и со Среднего Востока потоком хлынули через семидесятый меридиан, пытаясь сбежать с территорий Рейха. В Новосибирск нашли дорогу многие блестящие умы – учёные, музыканты, политики, художники, раввины. Город превратился в бурлящий котёл. Когда дела начали налаживаться, эти мужчины и женщины помогли создать новое правительство. Что же до вооружения… нам немного помогли.
– Японцы, – догадалась Яэль, вспоминая солдатские «Арисаки».
Мириам кивнула.
– Не официально. Ни в коем случае не официально. Великой восточноазиатской сфере взаимного процветания стало слишком неуютно от того, что Третий рейх стоит у них на пороге. Японцы знали, что Гитлер готовится к новым завоеваниям, поэтому они решили, что в их же интересах иметь государство-амортизатор. Они предложили нам ружья, боеприпасы, танки, артиллерию, сырьё… Многие выходцы из Советского Союза в правительстве Новосибирска не желали соглашаться на предложение, особенно принимая во внимание роль, которую Сфера взаимного процветания сыграла в войне, но соблазн создать армию был слишком велик. Мы держали ухо востро, прислушиваясь к новостям в Германии, и отвлекали Рейх пограничными набегами вдоль семидесятого меридиана, пока в Сибири собиралась новая армия. Мы уже мобилизовались, когда ты предупредила Ветрова о том, что должно случиться на Балу Победителя.
– Но Ветров… он сказал, что нас похитили, чтобы использовать в качестве политического рычага. Как разменную монету для возвращения территорий Московии. Зачем было тратить силы на это, когда у вас уже имелась полноценная армия? – размышляла Яэль вслух. – И зачем похищать японских гонщиков?
– В Новосибирске посчитали, что всеобщая любовь к участникам Гонки Оси окажет на Германию давление, достаточное для того, чтобы принять наши требования и вернуть территории без жертв. Японцы поддержали эту идею, в этом случае они могли правдоподобно отрицать собственное вмешательство, – пояснила Мириам.
Правдоподобно отрицать вмешательство. Это объясняло и тот факт, что модели «Арисак» были старинными, а сами они – новыми. Винтовки типа 30 и 38 кочевали по Азии и Европе со времён Русско-японской войны полвека назад. Если бы на них надавили, японцы могли бы выйти сухими из воды, заявив, что советская армия сохранила винтовки с прошлой войны.
Целая армия беженцев в советской форме и с японскими ружьями марширует в сторону Москвы. Знал ли об этом Райнигер? У него была связь с Новосибирском, но информация, которой они обменивались, оказалась слишком ограниченной. Ветров понятия не имел о деталях миссии Яэль. Они знали лишь то, что грядёт путч.
Добавление к уравнению полноценной неучтённой армии изменило его так же кардинально, как и не-смерть фюрера.
– Ваша армия достаточно сильна, чтобы, вернув, удержать Москву? – спросила Яэль.
– До настоящего времени всё было просто. – Мириам улыбнулась, но слова её были осторожны. – Эта часть Лебенсраума мало заселена… Большинство пограничных фермеров запуганы годами постоянных набегов, а военные аванпосты Рейхскомиссариата недостаточно оборудованы, чтобы выдержать подобный натиск. Чем дальше мы продвинемся на запад, тем больше это изменится, особенно когда мы окажемся рядом с Москвой. Возможно, мы слишком сильно полагались на то, что обещанный путч ослабит национал-социалистов. Пока мы точнее не узнаем, что происходит в центре Рейха, можно лишь догадываться об исходе.
– Из Германии нет никаких новостей? – спросила Яэль, пытаясь удержать в душе грозовое облако.
Райнигер и Хенрика ещё живы. Ещё борются. Они должны! Но нет способа узнать это наверняка. Попытка связаться с друзьями с помощью одной из полевых радиостанций Пашкова будет тщетной. Ей понадобятся «Энигма» и соответствующие роторы, чтобы сообщения, передаваемые в подвал пивной и обратно, имели смысл.
– Никаких, кроме выпуска «Разговора с Канцелярией». Мы не сомневаемся, что спасение Гитлера многое изменит. – Улыбка сошла с лица Мириам, сменившись решимостью. – Но пути назад уже нет. Теперь мы можем делать лишь одно.
– Что именно? – За тысячи километров от друзей, без возможности узнать, живы они или нет, Яэль была в смятении. Она сделала так много. Но недостаточно. Всё вокруг менялось, менялось, менялось, не поддаваясь контролю.
Но когда взгляд Мириам, горящий золотом и стремлением, встретился с её, Яэль начала верить, что всё возможно. Её третий волк жив! Армия уже в пути!
– Надеяться, – поведала Мириам. – Надеяться и сражаться.
Глава 21
Лихорадочные кошмары продолжали приходить – тёмные, как плесень, опутывающие своей паутиной. Феликсу снилось, что он стоит у люка в Иммельмане IV и сжимает тросы парашюта, чтобы в следующую секунду понять, что это всего лишь горчичные нитки обивки старого стула Мартина, которые распускаются всё больше и больше, чем сильнее Феликс их тянет. Стая собак вырывается из темноты и утаскивает его через люк в небо. Они воют, Феликс кричит.
Он падает! Падает! Ради Адель!
Внезапно парашют раскрывается, вздымаясь вокруг него, медленно скользя вниз. Он опускается у ног старухи, которая смотрит на Феликса так же, как когда-то его мать – глаза одновременно светятся любовью и страхом. Выражение человека, готового к потерям, боящегося их. Феликсу хочется сказать ей, что всё будет хорошо. Он вернется в Германию. Он всё починит.
