– Мы перекатим грузовик в амбар, чтобы вы с Лукой могли попробовать его починить. Что для этого нужно? – спросила Яэль.
– Если проблема в карбюраторе? Отвёртка, тряпки…
На самом деле Феликсу нужно было лишь одно, но об этом он упомянуть не мог. Оставалось только коситься на дом в надежде, что где-то там, в разгромленных помещениях, найдётся работающий телефон.
– Посмотрим, что получится найти, – сказала ему Яэль. – Если всё сложится хорошо, мы вернёмся из лагеря около полуночи. Ты сможешь всё починить к тому времени?
Сможет ли? Двигатель не должен стать проблемой. Феликс сомневался насчёт остального.
– Сделаю всё, что в моих силах.
* * *
Чутьё механика не подвело: карбюратор старого ГАЗ-АА был забит грязью, мешая подаче топлива. В родной мастерской и с двумя рабочими руками Феликс вернул бы мотор к жизни за несколько часов.
Но сейчас это обещало занять намного больше времени.
Он отказался от новой дозы обезболивающего. Чтобы починить автомобиль только с помощью мудака, орудующего ржавой отвёрткой, нужна была ясная голова. За что сразу же поплатился: несуществующие пальцы пульсировали, когда он отвлекал внимание Луки от радиатора.
– Это не то!
Отвёртка, которую Яэль отыскала в тракторном сарае, в руках Победоносного, роющегося в двигателе, могла с тем же успехом стать кувалдой. Никакой деликатности.
– Ты на него показал.
– Это радиатор, а не карбюратор.
– Для меня они все она одно лицо, – огрызнулся Лука.
Феликс даже представить не мог, как разные части двигателя могут быть «на одно лицо», когда все они совсем, совсем не похожи. Он прикрыл глаза, веки затрепетали от очередного приступа головной боли.
– Как ты вообще умудрился поучаствовать в пяти Гонках Оси, не зная основных составляющих двигателя?
– Гораздо легче что-то починить, когда есть целая флотилия механиков, готовых исполнить любой твой каприз.
В отличие от одного? Феликс прикусил язык, чтобы не задать вопрос. Если они будут сидеть тут и спорить, то никогда ничего не починят.
Не то чтобы их текущий прогресс был особо выдающимся. Двадцать минут ушло только на то, чтобы объяснить Луке, где находится карбюратор и как его снять. Но судя по тому, как Победоносный управлялся с инструментами, Феликс полагал, что на это задание потребуется ещё четверть часа. По меньшей мере.
При нормальных условиях от подобного кощунственного отношения к работе у Феликса уже дёргался бы глаз. (Столько времени потрачено зря! Как часто отвёртка падала на пол! Ах!). Но сегодня парень был этому даже рад. Яэль и Мириам ушли с фермы около часа назад, а Лука увлечённо возился с отвёрткой, давая Феликсу возможность незаметно обыскать дом на наличие телефона.
– Нам не хватает кое-каких инструментов, – заявил он Победоносному. – Пойду проверю, может, в доме ещё что-нибудь найдётся. Продолжай работать. И постарайся ничего случайно не взорвать.
Бряцанье прекратилось. Лука поднял голову: «Такое возможно?»
Вряд ли. Но от постоянного звона у Феликса сильнее болела голова. Порадовавшись утихшему шуму, он направился к заросшей сорняками ферме. После нескольких дней отдыха и приёма антибиотиков шаги стали уверенней, чем раньше. Такого не было с самого… с самого Токио. Феликс как можно скорее проковылял мимо тучи мух во дворе и шланга, необходимого, чтобы выкачать топливо из бака ГАЗ-АА и прочистить карбюратор. (Парень забыл про него, слишком был занят своими мыслями. Ничего, вернётся позже).
Внутри дома оказалось хуже, чем представлял Феликс. Вид небывалого разгрома – проведённого с такой направленной, гестаповской жестокостью – добавил заряд безумия его поискам. В прихожей телефона не было, лишь сломанные ножки стола и стеклянные осколки, грозящие впиться в Феликса, если он посмеет упасть. Заходя на кухню, парень держался поближе к стене. Там тоже не нашлось телефона, зато был очередной выводок мух, сгнившие фрукты и вырванный с корнем ящик со столовыми приборами – раскиданное повсюду серебро.
Телефон Феликс отыскал в коридоре: пристроившийся на отдельной полке, нетронутый, подключённый. Он остановился и уставился на диск аппарата. В доме стояла ужасающая тишина, не позволяющая забыть, что штандартенфюрер СС ему не союзник. Даже не меньшее зло из возможных. Но он человек, занёсший подбитый металлом каблук над семьёй Феликса.
Так что Феликс не чувствовал вины, поднимая трубку. Только бесконечный ужас. Его внутренности вновь пережили те пятнадцать секунд полёта до раскрытия парашюта: свободное падение, всё время, пока Феликс набирал номер Баша. Благословение, проклятие, ради Адель, ради любого оставшегося в живых Вольфа…
Соединение установилось автоматически, никаких сладкоголосых операторов. Ответивший говорил резко. Рублено.
– Да? Кто это?
– Извините. – Феликс понятия не имел, за что извиняется, и даже начал заикаться. – Мне… мне нужно поговорить со штандартенфюрером Башем. Он может взять трубку?
– Кто это? – Повторил голос на том конце провода.
– Феликс. Вольф. Он сказал мне позвонить…
– Секунду.
В дальнем конце коридора стояли большие напольные часы. Стекло их было выбито, а гирьки застыли, почти закончив свой болезненно длинный, восьмидневный путь, но маятник продолжал качаться, стрелки плелись по элегантному циферблату. Феликс зачарованно наблюдал за их движением.
По крайней мере, хоть что-то ещё работает.
Когда штандартенфюрер взял трубку, не было ни приветствий, ни вопросов о самочувствии. Только короткий хриплый вздох, прежде чем спросить: «Вы на месте?»
– Я хочу поговорить с родителями. – Голос Феликса звучал уверенней, чем парень себя чувствовал. – Я ничего не расскажу, пока не буду знать, что они живы.
Последовала пауза. Достаточно долгая, чтобы Феликс успел испугаться, что Баш повесил трубку, навсегда прерывая связь. Но вместо этого он проворчал:
– Ваш отец жив. Его привезли в Германию, как только я прилетел, чтобы я смог… лично поучаствовать в допросе.
– А мать?
– Вы не придерживались условий плана, – напомнил Баш. – Это не обошлось без последствий. Не могу сказать, что она не страдала.
Падало, падало. Всё внутри Феликса падало. Сердце болью отдавалось в горле. В мыслях была только Мама – стоит на кухне у раковины и рассеянно напевает какую-то мелодию себе под нос, обрезки картошки цепляются за её запястья. Мама – всегда такая терпеливая, пытается научить Адель, как набирать петли на спицы. Мама – которая, даже после 2 мая 1950 года, когда стала сама не своя, всё равно улыбается, когда Феликс приносит ей по вечерам чашку горячего чая, ступая медленно и осторожно, чтобы не пролить горячую жидкость на рабочий комбинезон.
