Лука был прав. Он нужен ей, чтобы помочь со съёмкой. Он нужен ей, чтобы найти правильный пусть в Орденском дворце. Ей просто нужен он.
Но какова цена?
– Лука, я… – Правда, слишком тяжёлая, чтобы её озвучить. Дыхание перехватило, но Яэль смогла выдавить: – Я думаю, что уже не вернусь.
– Знаю, – Лука взял её ладони в свои. – Знаю, Яэль. И пойду с тобой.
* * *
Враги были повсюду. Больше половины оккупировавших улицу солдат были людьми Вермахта – рукава и эмблемы оставались невредимы, – связанными клятвой верности воскресшему фюреру. Адамовы головы СС поблескивали в утреннем свете, покачиваясь в такт шагов. Из-за этого казалось, что серебряные черепа смеются.
Яэль натянула фуражку на глаза и направилась на юг. Лука отставал на полшага, скрываясь за её расширившимися плечами, как за щитом. Они придерживались приличного темпа: достаточно медленно, чтобы не казаться спешащими, достаточно быстро, чтобы не задерживать чужие взгляды. Никто не смотрел. Все, мимо кого проходили Лука и Яэль, занимались своими делами: обыскивали здания, перевозили артиллерию, охраняли квартал.
Река была всего в нескольких улицах от них. Ближайший мост чернел от машин СС, спешащих в обоих направлениях. Переходя через него, Яэль с Лукой не встретили ни колючих проволок, ни иных препятствий. Под ногами бурлила Шпрее, такая же неистовая, как в тот день, когда Аарон-Клаус поймал Яэль за попыткой обчистить его карманы. Такая же свежая и древняя, как скорбь в её душе. Каждая смерть, с которой пришлось столкнуться Яэль, вырывалась на поверхность её кожи. Бабушка, мама, Мириам, Аарон-Клаус, Кацуо, Феликс, Адель, Каспер, Райнхард, Йохан, Бригитта, Хенрика, снова Мириам…
Проклятые слёзы болезненно сдавили глаза.
Нет, не напрасно.
Они достигли южного берега реки без происшествий. Яэль поняла, что студия «Рейхссендера» уже близко, когда заметила телебашню – её скелетоподобная верхушка царапала небо. (За исключением столбов дыма, поднимающихся над горизонтом на севере, утреннее небо было абсолютно голубым. Идеальный день для смерти).
Улица Вильгельма. Сердце Рейха, где знамена со свастикой так плотно укрывали здания, что полностью прятали каменные стены. Враги здесь тоже были повсюду, но Яэль и Лука легко смешивались с толпой. Украденных форм СС и быстрых взмахов пропусками хватило, чтобы миновать первый контрольно-пропускной пункт перед Вильгельмплатц. Парк был вполне обычным. Взглянув на его пышные деревья и насыпные дорожки, никто бы не догадался, что это место для игр настоящих чудовищ.
С одной стороны Канцелярия. Напротив – Орденский дворец. Фасад бывшего дворца был выложен булыжником – в старое здание гротескно вшито новое. После войны, когда радиовещание уступило главенствующее место «Рейхссендеру», Йозеф Геббельс расширил своё министерство, добавив большое крыло, в котором располагались съёмочные студии. Там имелись как декорации для ужасно поставленных шоу о семьях Лебенсраума, так и столы для вечерних новостей (с не менее отвратным сценарием). Неуклюжее, беспорядочное место – коридоры изгибались под бессмысленными углами, а каждая новая дверь была похожа на предыдущую. Главный вход изобиловал охраной, слишком многочисленной, чтобы её обманула неидеальная маскировка.
Но Луку это, кажется, не беспокоило. Победоносный перенял инициативу, направляясь к новой пристройке министерства.
– Куда мы идём? – спросила Яэль, стараясь следить за тем, чтобы шаги оставались уверенными, хотя сама была далека от спокойствия.
– Снимать пропагандистское видео долго и мучительно скучно, – пояснил Лука. – Пришлось отыскать все укромные местечки, где можно тайком выкурить сигарету между интервью.
Одним из таких «укромных местечек» оказался служебный вход. Тяжёлая дверь открывалась в сторону гравийной площадки, полной машин «Рейхссендерской» флотилии репортёров. Незаметный и малоиспользуемый, вход никем не охранялся, будучи просто запертым на замок. Яэль присела перед дверью, доставая шпильки из кармана формы обершутце. Руки её перестали дрожать уже почти полчаса назад, но всё равно пришлось долго повозиться, скрипя зубами и кусая губы, чтобы открыть замок. Когда скрипнули петли и дверь распахнулась, Яэль вздохнула с облегчением.
Они проникли внутрь.
Никто не заметил. Никто и не мог заметить. Пристройка была на удивление пуста, но, решила Яэль, зачем снимать «Ложь и любовь в Лебенсрауме», когда большинство поселений самого Лебенсраума стёрто с лица земли? Новости тоже были не нужны, когда Рейх желал держать свой народ во тьме незнания. Хватало и речи фюрера.
Гранитные коридоры тянулись всё дальше и дальше. Их стены покрывали плакаты за целое десятилетие. Лучшие работы Геббельса. Многие сохранились ещё с войны: невероятно высокие солдаты с невероятно сильными челюстями, за спиной их, словно в буре, вздымаются знамена со свастикой. Была здесь и старая акварельная реклама Союза немецких девушек, в том числе и плакат, с которого когда-то давным-давно Яэль позаимствовала лицо.
А потом она увидела Луку.
1953. Слава Победе!
Яэль видела плакат и раньше, но на этот раз почему-то остановилась.
Челюсть его была такой же сильной и упрямой, как у всех здесь. Лука стоял перед своим Цюндаппом KS601, салютуя кому-то за пределами рисунка. Железный крест висел на шее. На заднем плане флаг со свастикой таял на карте пути Гонки Оси.
Настоящий Лука остановился рядом с ней, неуважительно проворчав: «Мне пришлось позировать художнику – Мьёлниру – часами. Геббельс орал на меня за каждое малейшее движение. Не поверишь, как всё тело начинает чесаться, когда тебе запрещено двигаться. Мочки ушей, мизинцы на ногах, не самые приличные места… Каждый раз, когда Геббельс отворачивался, я пытался почесаться о руль мотоцикла».
Яэль не смогла сдержать улыбки при мысли об этой картине: четырнадцатилетний Лука, старающийся избавиться от зуда с помощью стоящего рядом Цюндаппа. Портрет, совершенно не похожий на затянутый свастикой плакат «Слава Победе!».
Лука не улыбался. Прищурившись, он ожесточённо смотрел на плакат, и Яэль задумалась, а что он сам видел, устремив взгляд мимо краски в самую память.
– Это не Лука Лёве, – прошептала она. – Это мальчишка, которого хотели видеть Гитлер, Геббельс и Мьёлнир. Ты мог превратиться в него, но решил стать кем-то большим.
Что-то в её последних словах заставило Победоносного оторваться от своей акварельной пародии. На этот раз он улыбался. Не нагловатой ухмылкой, к которой так привыкла Яэль. Не натянутым оскалом. Одними губами, без зубов. Мягкой, искренней улыбкой.
– Надо двигаться дальше, пока удача на нашей стороне, – сказал Лука. – Ни разу не видел это место таким безлюдным…
Было что-то зловещее в том, как их шаги эхом отдавались в бесконечных коридорах с творениями Мьёлнира. Как они поворачивали за угол и находили очередной пустынный коридор с запертыми дверьми. Лука подошёл к ближайшей.
