Всё это время он видел правду.
– Гитлер перестал давать публичные выступления после Ново-Германского митинга не потому, что боялся за свою жизнь. Он умер в тот день.
– Аарон-Клаус, – голос Яэль был странно радостен для человека с пистолетом у головы, – он сделал это.
Лука продолжил свои обвинения:
– Вы, рейхсфюрер Гиммлер, пытались всё контролировать. Поэтому вы уничтожили Маскировочные отряды остальных чиновников и приказали доктору прекратить создание доппельгангеров. Это не Гитлер боялся, что проект раскроют… это вы! Вы хотели ослепить потенциальных преемников Гитлера. Раз Борманн, Геринг и Геббельс поверили, что фюрер решил закрыть «Проект Доппельгангер», у них не возникло подозрений, что вы воспользовались им, чтобы прийти к власти.
– Отлично сработано, Победоносный Лёве, – лицо Генриха Гиммлера оставалось бесстрастным. Была какая-то особая уверенность в его полуприкрытых веках, холодок в голосе. – Целых четыре года, и даже доктор Гайер не сумел так близко подобраться к правде. Вы ошиблись только в одном. Маскировочный отряд был предназначен для обеспечения безопасности в ранние годы своего существования. Сам Гитлер предложил эту идею, когда я показал ему результаты «Эксперимента 85». Всякий раз, когда ситуация казалась слишком рискованной, место Гитлера занимал один из доппельгангеров. Он писал речи и репетировал их с двойниками, пока те не доводили до совершенства каждую интонацию.
– 16 мая 1952 года, однако, выдалось другим. – Подбородок Гиммлера опустился, очки блеснули. – Фюрер пожелал самостоятельно сказать речь на Ново-Германском ралли. Перестроенная столица была плодом его труда, и Гитлер считал, что именно он должен преподнести всё народу. После выстрела он умер от потери крови прямо на сцене, но члены Маскировочного отряда успели унести тело до того, как смерть была установлена. Я подменил его доппельгангером, у которого были менее тяжёлые ранения. Те немногие, кто знал о «Проекте Доппельгангер» решили, что умер двойник, а не настоящий фюрер. Все остальные просто посчитали, что в Германии работают чудо-хирурги.
– И так вы с Маскировочным отрядом фюрера завоевали Рейх. Без сражений с Герингом. Без протестов Борманна. Одним плавным переходом власти. – Лука рассмеялся, коротко, обвинительно. – Беспощадно сработано, рейхсфюрер Гиммлер. Воистину, превосходно.
Съемочный персонал снова заёрзал, но микрофон продолжал висеть над их головами, а оператор не снял наушников. Крутилась плёнка. Но камера не передавала события в прямой эфир, а катушка с фильмом, возможно, никогда не покинет стен этой комнаты.
У Луки было отчётливое ощущение, что и они тоже. Признание Гиммлера так и не прозвучало, а пять Люгеров против одного обещали печальный исход. (Он был не настолько хорошим стрелком).
Попытаться выжить – безнадёжное дело.
Он должен, по крайней мере, сказать чёртову речь.
Лука надеялся на большую аудиторию – на миллионы, а не на пару слушателей. Но если всё, что ему суждено, это восемь пар ушей, тогда, чёрт побери, он заставит выслушать хотя бы их. Удерживая пистолет, Лука начал говорить.
– Мой отец служил в Крадшутцен. Вы знали об этом? Когда я был маленьким, я ездил по Франкфурту на ржавом велосипеде, представляя его мотоциклом, и боролся с коммунистами, потому что хотел быть таким, как он. Хотел ощущать себя частью чего-то значимого.
Когда это ощущение хранится внутри тебя… когда настолько жаждешь значимости, и её отсутствие составляет всего тебя, ты поверишь во всё на свете, не правда ли? Если какой-то безумец в пивной заскочит на стол и станет уверять, что ты – лучшее, что случалось в жизни человечества, так как родился у правильных родителей в правильный час, ты не станешь этого отрицать. Возможно, даже понадеешься, что это правда.
– Победоносный Лёве. Сейчас у нас нет времени развлекаться одним из ваших монологов. – Сапоги Гиммлера скрипнули, когда он переступил на другую ногу. Четверо фальшивых Гитлеров в форме СС повторили движение. Нетерпеливые.
– Считайте это моей речью на Балу Победителя, – огрызнулся Лука. – Только встретив Яэль, я осознал, частью чего были мой отец, Я и каждый гражданин Рейха: уничтожения целых поселений – нет, стран. Людей, которых просили освободить территории Лебенсраума, не просто отсылали. Их убивали сотнями тысяч. Использовали для мерзких, извращённых медицинских экспериментов. Я читал документы «Проекта Доппельгангер». «Эксперимент 85» – это сотни мёртвых детей.
– Это было самое сложное. – Рейхсфюрер даже не дрогнул. – Самое сложное, но я смог это перенести из-за любви к нашему народу. В погоне за прогрессом необходимо чем-то жертвовать. Они были всего лишь недолюдьми…
– Нет, невинными детьми, у которых были имена. – Слов было недостаточно, но Лука продолжал говорить, потому что хотел быть услышанным. Хотел, чтобы все эти дети – их молчание – были услышаны. – Абель Топф. Мари Граус. Наоми Хирш.
– Хватит! – Наконец-то рейхсфюрер начал нервничать. Его твидовые брови съехались в одну линию. – Достаточно.
– Анна Лерер. – Лука повысил голос. – Дэвид Мэндел.
– Я сказал хватит! – Вот теперь Гиммлер перешёл на крик. – ДОСТАТОЧНО!
Стой на своём. Пусть молчание услышат.
Чем хороша сила, если она не поможет Луке сделать это?
Ближайший к рейхсфюреру меняющий кожу достал пистолет, направляя его на Луку. Не было времени думать, не было возможности выстрелить, только имена продолжали срываться с губ: «Эстер Рейтер. Левий Векслер. Чарани Вайс».
Список был бесконечен, но здесь он завершился.(Не слезливым всхлипом, а громким БАХ).
Лука ничего не почувствовал. Пуля прошла мимо. Он ещё стоял…
Но затем Лука услышал, как кричат его собственное имя: «Лука! Лука! НЕТ!», и Гиммлер уставился так пристально, ужас исказил его рыхлое лицо. Это заставило Луку посмотреть вниз, на грудь.
Аккуратная маленькая дырочка разрезала майку. Вокруг всё было красным.
Что?
Ощущения накатили спустя несколько секунд. Шок настиг нервные окончания Луки: резкая волна боли. Как пожар, как пожар. Мир покачнулся, склоняясь, чтобы встретить его. Лука упал спиной на пол, невыстреливший пистолет откатился в сторону. Над головой сияли прожекторы.
Яркий белый свет. Что за грёбаное клише.
Рядом возникла Яэль, прижимая ладони к его груди. Её тёмные волосы нависли над Лукой, закрывая режущий свет, струясь вместе с мольбами с её губ.
– Нет-нет-нет-нет! Вот же мудак! Пожалуйста! Не оставляй меня!
Лука не хотел, но у него не было выбора. Лука уже чувствовал, как то, что делает его самим собой, постепенно угасает. Ему понадобились все оставшиеся силы, чтобы поднять руку к лицу Яэль. Кончиками пальцев Лука ощущал, какая она тёплая и живая.
– Я-яэль…
