— Смешно ему, — рассердился коллежский советник. — Я за пять тысяч верст примчался на выручку, бросил все дела. Там убийцы без меня распоясались совсем, а он хиханьки да хахоньки.
Тут дверь без стука распахнулась, и вошел старый знакомый сыщика, семипалатинский полицмейстер Забабахин.
— Алексей Николаевич! Рад вновь вас увидеть.
— Кузьма Павлович? А вы как здесь оказались?
— Да привез вашему арестанту очередной отчет.
Николай пояснил:
— Мы работаем с подъесаулом душа в душу, как раньше с Присыпиным. Он караулит Семипалатинск и вполне справляется.
— Раз так, то продолжим наши рассуждения втроем, — предложил сыщик.
Они опять вернулись к вопросу о том, кто подставил подпоручика. Забабахин, как только понял, о чем речь, сразу заявил:
— Англичане, сукины дети! Их гнилая натура, сразу видать.
— Что, и своего убили для пользы дела? — съязвил питерец.
— Запросто. Николай Алексеевич мне рассказывал: там есть которые за силовые решения и которые за то, чтобы с Россией договариваться…
— Форвардисты и инактивисты? — догадался сыщик.
— Точно так. Вот первые, видя, что наши правительства хотят дружить, и пошли на провокацию. Хотите, докажу?
— А попробуйте, — заинтересовался Алексей Николаевич.
— Это же очевидно. Начальство Алкока было осведомлено, что у него ссора с подпоручиком Лыковым-Нефедьевым. Помните? В Кашгаре лейтенант вручил ему форменный картель, но его срочно отозвали в Индию. И дуэль тогда не состоялась. Отчего же? Оттого, что британцам казалось невыгодно в тот момент провоцировать скандал. А тут забияку неожиданно отпускают в российские пределы. Будто бы для того, чтобы изучить наши водяные сооружения. С чего вдруг начальство перестало бояться за своего офицера? Оно ведь знало, что Лыков-Нефедьев находится в Джаркенте. И что картель сохранил силу. Однако спокойно отпустило… Ну? Ясно, что генералы готовили смерть лейтенантика, она стала им нужна!
Это была правдоподобная версия, о которой Лыков не подумал. Отчего нет? Наши генералы тоже недовольны соглашением, подписанным в прошлом году. Считают, что Извольский пошел на слишком большие уступки Альбиону. Любители повоевать есть в обеих странах. Это же ордена, новые чины и наградные. Убить ради политической выгоды своего субалтерн-офицера? Не то чтобы запросто, но в принципе исключать нельзя. Вон у Доггер-банки подставили же бритты своих рыбаков под русские корабельные орудия. И потом, Забабахин прав: почему начальство направило в Джаркент именно того человека, который был связан картелем с русским офицером? Других любителей гидротехники не нашлось?
Так они рассуждали какое-то время, пока к ним не присоединился четвертый — Ботабай Ганиев. Он вбежал, пожал руку подъесаулу и огорошил всех:
— Есть важная информация.
Забабахин поморщился:
— Опять ты это нехорошее слово ввернул. Скажи по-русски: сведения.
Но Лыков-Нефедьев его урезонил:
— Кузьма, не цепляйся к пустякам. Говори, Бота.
Аргын сел сбоку и сообщил:
— Я завербовал арестанта в тюремном замке. И он донес про таранчу Галыпжана Токоева. Тот отбывает двухнедельное заключение за драку. Человек пустой и недалекий, но почему-то всегда при деньгах.
— И что? — возмущенно перебил его полицмейстер. — У меня таких полтюрьмы. И вся эта сволочь при деньгах, тогда как я перебиваюсь с рубля на копеечку.
Ганиев дал ему выговориться и невозмутимо продолжил:
— Вчера Токоев проболтался, что недавно следил в Джаркенте за инглизом. Получил за это десять серебряных рублей. Ну и сами рассудите: много ли здесь бывает англичан?
— Вот это новость! — воскликнул Забабахин и вскочил, схватив фуражку: — Поехали в тюрьму.
— Езжайте, а потом с новостями ко мне, — попросил Лыков-Нефедьев. — Очень важная информация. То есть сведения.
Коллежский советник с подъесаулом помчались в тюремный замок. Тот находился на краю русского Джаркента. Замок был выстроен из дерева, его окружал кирпичный забор.
Перед воротами питерец вынул свой полицейский билет и показал стражнику. Тот без раздумий нажал кнопку воздушного звонка. Вышел дядька в черной форме с красными шнурами.
— Кто такие будете, господа?
— Чиновник особых поручений Департамента полиции коллежский советник Лыков и семипалатинский полицмейстер подъесаул Забабахин. Ведем дознание в интересах Военного министерства. Срочно проведите нас к смотрителю.
Тон у питерца был такой, что подворотный
[48] сразу подтянулся. Через минуту гостей уже принял смотритель по фамилии Живоложнов.
— Ежели вы по поводу головчатого лука, так я все исправил и отослал в канцелярию.
— Какой лук, какая канцелярия? — удивился Алексей Николаевич.
— А в отчете писарь лишнюю цифру приписал. А именно ноль.
— И?
— Вот и получилось четыреста пудов головчатого лука. Которые будто бы вырастили на тюремном огороде, — заискивающе пояснил Живоложнов. — Огород у нас и в самом деле знатный, ни в одной тюрьме Семиреченской области такого нету. Даже сельдерей с брюссельской капустой вызревают! Про редьку с картошкой уж не говорю.
— Нет, мы по другому делу, по секретному. Нам требуется срочно допросить одного из арестантов, Галыпжана Токоева.
— Из третьей камеры? Сию же секунду вызову. Писаря дам. А после, господа, разрешите угостить вас нашими овощами?
— Писаря не надо, а то опять что-нибудь наврет, — отказался Лыков. — Насчет овощей подумаем. Если время позволит.
Вскоре Алексей Николаевич уже сидел в допросной и рассматривал стоявшего перед ним инородца. С виду и правда недалекий, в драном бешмете и выцветших шелбарах
[49], тот настороженно глядел на начальников.
— По-русски говоришь?
— Да.
— Ты Галыпжан Токоев, мещанин города Джаркента?
— Да.
— Расскажи, как ты следил за инглизом.
— Не понимай, — упрямо ответил таранча.
— Укатаю в Сибирь, — пригрозил сыщик.
— Я прокурору писать буду. Нет такого, чтобы за пустяк Сибирь давать.
— Погодите, — остановил Лыкова полицмейстер. — Позвольте мне попробовать. Я этот народ знаю, они только с виду дураки, а так хитрые.
— Ну попробуйте.
Подъесаул подошел к арестанту и спросил дружелюбно:
— Что ты хочешь? За правду.
