Положила ему на грудь салфетку, но Егор сорвал ее, скомкал, швырнул на пол.
Кира безропотно подняла ее, снова положила ему на грудь и с улыбкой сказала:
– Егор, надо!
– Для чего? – с болью спросил он. – Или для кого?!
У Киры задрожали руки от волнения, так захотелось ответить: «Для меня!» – однако она просто подсунула ему под голову подушку и произнесла:
– А если ты не будешь есть, то окончательно ослабеешь и не сможешь делать упражнения.
Это было главное, что она запомнила из книжки: упражнения! Их делать необходимо! Но для этого нужны приспособления, которых нет в больнице…
– Кира, я тебе поражаюсь, – раздраженно прорычал Егор. – Свалилась мне как снег на голову, нянчишься со мной. Может, еще покормишь меня с ложечки? Ты кто?! Долбаная мать Тереза?!
– Мне говорили, что ты груб, – кивнула Кира. – Но я не уйду. И ты меня не выведешь из себя.
– Посмотрим, – буркнул Егор недоверчиво. И вдруг протянул руку, дернул за угол ее черного платка: – А что это за шмотье у тебя? Неужели мода так переменилась? Или это прихоти твоего парня? Он ревнивый? Заставляет тебя носить вещи прабабушки?
Кире стало смешно от этой мальчишеской злости. Да Егор на самом деле и не злится вовсе. Он просто хочет знать, как она живет! Он не забыл ее так же, как она не забыла его.
– Прекрати, Егор, – сказала ласково. – Я жила в монастыре.
– Шутишь! – выдохнул он недоверчиво.
– Я послушница вот уже три года. С того времени, как… мы виделись с тобой в последний раз.
– Черт… – прошептал Егор.
– Не ругайся, это грех, – бросила Кира, выходя из палаты.
Но он лежал и ругался… от страха, что она больше не вернется!
Кира вернулась, и у Егора заколотилось сердце: на ней не было платка, и он смотрел, смотрел на ее гладко причесанную голову, на косу, лежащую на плече… Он так смотрел, что Кира смущенно рассмеялась, и только тогда Егор заметил, что в руках у нее поднос, а на нем – тарелка и стакан с компотом.
– Что у тебя там? – с отвращением спросил Егор. – Каша? Я не буду кашу!
И внезапно ощутил такой аппетит, что готов был сожрать эту кашу вместе с тарелкой!
Ну, конечно, он не мог допустить, чтобы его кормили с ложечки. В конце концов, руки-то у него работали. И оказалось, что, когда Кира поддерживает его голову, он может слегка приподняться… и есть сам!
– Отвернись, – буркнул сердито, стыдясь своего лютого аппетита.
Кира засмеялась… и испугалась этого звука. Сколько же времени она не смеялась?!
А Егор подумал: сколько же времени он не слышал ее смеха!..
С кашей было покончено, когда Кира услышала шаги за спиной. В палату вошла маленькая полная женщина в очках, одетая в черное, – это была Евгения Львовна, мать Егора.
– Боже мой, – ахнула она, увидев пустую тарелку, – милая девушка, как это у вас получилось?!
Кира пожала плечами.
– Простите, а кто вы? – насторожилась Евгения Львовна. Она вдруг почувствовала легкую ревность. Как эта незнакомая девушка умудрилась заставить сына поесть? Ее-то он извел своими капризами, еле-еле несколько ложек удавалось запихнуть ему в рот…
– Я ее не знаю, – усмехнулся Егор.
– Да? – усмехнулась в ответ Кира. – А говорил, что любишь.
Евгения Львовна оторопела.
– Я такого не говорил, – проворчал Егор. – Можешь идти.
Кира вышла, унося посуду.
– Егор, – укоризненно сказала Евгения Львовна, – ты обидел девушку. Она к тебе больше не придет.
– Мама, – вздохнул Егор, – от нее так просто не отделаешься!
Что характерно, он оказался прав! Через несколько минут Кира появилась снова – с тазиком и губкой в руках. Локтем она прижимала к себе флакон с перекисью водорода.
– Что на этот раз? – возмущенно спросил Егор.
– Сейчас будем мыться, – сообщила Кира.
– Даже не вздумай ко мне прикасаться! – заорал он.
– Егор, от тебя плохо пахнет, а точнее, разит. Извини, – невозмутимо сказала Кира.
– Я сейчас открою окно, – поджав губы, процедила Евгения Львовна, воспринявшая эти слова как оскорбительный намек. Выходит, она плохо ухаживала за сыном?! Да она тут дневала и ночевала, нянчилась с ним, словно он вернулся в те времена, когда был младенцем! Сколько вынесла оскорблений за все свои труды – и тут вдруг приходит какая-то девица и еще смеет ее упрекать? А Егор не орет, не матерится, не посылает эту особу ко всем чертям и даже в более дальние края, а… а только ворчит:
– Как это унизительно! Я взрослый мужик, а вынужден мыться в постели!
– Хватит себя жалеть, – велела Кира.
Откинула простыню, приподняла его правую ногу:
– Ты что-нибудь чувствуешь?
– Нет, – буркнул Егор.
Приподняла левую:
– А здесь?
– Ай! – взвизгнул он. – Щекотно!
– Так это же здорово! – обрадовалась Кира.
– Черный юмор, – отрезал Егор. – Я уже давно не чувствую ног.
Кира промолчала, а в следующую минуту уже ловко повернула его на бок, подсунула клеенку – и принялась бережно обтирать ему спину.
А Евгения Львовна взглянула на красные пятна на спине сына – и кинулась из палаты.
Впрочем, вскоре она вернулась – вместе с врачом.
– Вадим Антонович! – воскликнула с ужасом. – Это что, пролежни?!
– Они самые, – вздохнул тот и развел руками. – Недоглядели!
В общем-то, не таким уж виноватым он себя чувствовал. Мамаша кудахтала над сыном, медсестер к нему не подпускала, а сама его просто боялась. Ну и вот вам результат!
– Егор! – грозно наклонился он над парнем. – Пролежни! Атрофия мягких тканей! А все потому, что ты такой упрямец!
– Доктор, – буркнул тот, утыкаясь лицом в подушку, – обещаю вам, что с завтрашнего дня я буду бегать трусцой.
Кира с трудом сдержала смешок.
– Это язва, а не больной! – рассердился доктор. – Евгения Львовна, пойдемте, я дам мазь.
Мать Егора засеменила следом за врачом, всхлипывая от жалости к сыну, а еще больше – от унижения. Эта особа увидела пролежни… Небось думает, что мать забросила сына?! А ведь она тут… как над малым ребенком…
Ничего, эту девицу он тоже пошлет, как посылал всех сестер, нянечек и даже родную мать!
А Кира между тем продолжала обмывать спину Егора, теперь уже перекисью водорода, осторожно прикасаясь к пролежням, которые, на счастье, еще только начали образовываться.
– Кира, – простонал он, – зачем тебе это надо, а? Слушай, если ты чувствуешь вину, то я сам так решил!
