Казалось, Говоров надеялся, что Таисия Александровна его защитит, но та лишь покачала головой.
– Прости, дочуня, – глухо обронил Михаил Иванович. – Живите счастливо.
Лиля растерянно смотрела то на Сергея, то на отца. Два самых дорогих, самых любимых человека… и оба любят ее, но эта любовь, вместо того чтобы примирить их, делает их врагами!
– Вот так, – обронил Сергей, встретившись с нею глазами.
А Михаил Иванович понуро направился к дому, хромая тяжелей, чем обычно… Но не дошел – рухнул на дорожку без сознания.
У него случился гипертонический криз, осложненный приступом мерцательной аритмии. Однако ложиться Говоров в больницу отказался.
Когда уехал врач, Лиля, беспомощно тряхнув пачкой рецептов, которые тот оставил, обрушилась на Сергея, все это время сидевшего на диване в гостиной:
– Ну вот зачем ты затеял этот разговор?! Тебе что, не жаль папу?
– А нас тебе не жаль? – запальчиво спросил Сергей. – Я хотел, чтобы у нас была семья, дети. Мне хотелось последние тридцать лет просыпаться в одной постели с тобой, а не одному или с какими-то… случайными женщинами.
– Знаешь, – горестно вздохнула Лиля, – это было жестоко. Ты просто стоял и добивал его!
– Не говори ерунды! – резко вскочил Сергей. – Я просто хотел, чтобы ты поняла, что твой отец не божество! Он не безупречен!
– Но это мой отец! – воскликнула Лиля. – И я люблю его!
– А меня? – угрюмо спросил Сергей.
Лиля не ответила, опустила голову.
– Понятно…
Сергей взял плащ и пошел к двери.
– Ну что тебе понятно? – с болью спросила Лиля.
– В общем, чувствую, мы поторопились, – буркнул он и вышел, а Лиля со слезами на глазах стиснула рецепты, оставленные врачом.
Ну почему, почему она всегда должна кого-то выбирать?! Почему Сергей так беспощаден?!
На самом деле он был прав, Лиля это понимала… Но даже ради Сергея не могла пожертвовать своей семьей.
* * *
Егор брился. Лежал и с видимым удовольствием водил по щекам и подбородку электробритвой. Похоже, борода ему крепко осточертела!
Евгения Львовна держала зеркало и думала, как начать разговор, к которому она так долго готовилась. И наконец выпалила:
– Сынок, я так счастлива, что ты ожил, воспрянул духом, но… эта Кира…
– Мама, я не понимаю, почему она тебе так не нравится, – раздраженно отозвался Егор сквозь жужжание электробритвы.
– Я этого не говорила. Ты только правильно меня пойми… Она молодая, наиграется сестрой милосердия – а потом ей все надоест… больница, и палата, и лекарства…
– И я ей тоже надоем? – перебил Егор. – Ты это хотела сказать?
Евгения Львовна вздохнула. Сказать она хотела именно это, но сыну это явно не нравится. Поэтому опять пришлось подступать к делу обходным путем.
– Егор, – вкрадчиво начала Евгения Львовна, – я твоя мама, я хочу тебе добра. И я вижу: ты привязываешься к ней. И тебе, мальчик мой, будет очень больно! Ну послушай маму. Прекрати с ней всякие отношения, пока не поздно! А я… я всегда буду с тобой. Ведь для матери ничего нет дороже ее ребенка!
Егор молчал. И только Евгения Львовна исполнилась робкой надежды, что он прислушивается к ее словам, как послышались шаги… И она поняла, что перестала существовать для сына, потому что лицо его расплылось в блаженной улыбке и он радостно воскликнул:
– Кира!
– Здравствуйте, Евгения Львовна, – вежливо сказала Кира. – Давайте я помогу вам.
– Спасибо, – процедила мать Егора. – Но мы уже справились без вас.
Она унесла зеркало к столу, и Кира подошла к постели Егора.
– У тебя красивое платье, – широко улыбнулся Егор. – Тебе идет!
Он глаз не мог отвести от этого открытого яркого платья, от распущенных вьющихся волос… Она совсем такая, какой была раньше. Нет, гораздо красивее!
– А тебе идет без бороды, – ответила Кира, глядя на него с не меньшим восхищением.
– Поцелуешь меня? – попросил Егор. – Ну я не могу до тебя дотянуться… Хотя нет, подожди!
Он осторожно начал приподниматься, опираясь на локти… Выше, чем когда бы то ни было! Глаза его были устремлены на губы Киры. И она начала покорно наклоняться, как вдруг Егор закричал от боли и рухнул на кровать.
– Егор, что?! – перепугалась Кира.
– Нога! Правая! – прохрипел он.
Кира бросилась за врачом.
Вместе с ним влетела Евгения Львовна, пронзительно крича:
– Егор, что случилось? Мальчик мой, что, что, что?!
– Нога, – стонал он. – Нога…
Вадим Антонович с озабоченным видом откинул простыню, ощупал ногу Егора – и вдруг радостно воскликнул:
– О, хорошо! Магнезию в вену и куб промедола, – велел он подоспевшей сестре, а потом повернулся к Егору: – Я тебя поздравляю! Это судороги!
– А это хорошо? – простонала плачущая Евгения Львовна.
– Это отлично! – воскликнул врач. – Мышцы сокращаются – значит, оживают. Будем надеяться, судороги повторятся, поэтому кому-то из вас, – он взглянул на стоявших рядом Киру и Евгению Львовну, – надо будет остаться здесь на ночь.
– Я останусь, – сказала Кира.
– Останусь я! – решительно выкрикнула Евгения Львовна.
– Кира, побудешь со мной? – попросил Егор.
Кира радостно кивнула.
Евгения Львовна судорожно схватилась за спинку кровати…
В этот же день она позвонила полковнику Сизову и потребовала, чтобы тот помог отправить Егора в военный санаторий на Черном море, где работают специалисты по реабилитации раненных в позвоночник. Вскоре путевка была получена. Конечно, Егор понимал, что мать хочет увезти его от Киры, но это казалось ему смешным.
На прощанье он спросил Киру:
– Ждать-то меня будешь?
– Всегда, – ответила она.
И они наконец-то поцеловались.
Теперь Егор знал: ничто не сможет разлучить их с Кирой. И ради этого будущего, которое открывалось перед ними, он старался выздороветь как можно скорей.
* * *
Раньше Михаил Иванович читал газеты с интересом, а теперь – с отвращением, как бы по инерции. Разворачивал их – и ворчал:
– Опять одно и то же. Построение демократии… рыночная экономика… новое мышление… А у меня старое мышление!
Не только старики, но и те, кто помоложе, приспосабливались к новой жизни с трудом. Предприятия переходили на какую-то непонятную штуку, которая называлась самоокупаемостью, штаты сокращались, людей увольняли, а найти новую работу было очень непросто.
