— Такое проклятие на княжича наслала, аж на девять поколений вперёд! И здоровье его попортилось, что Мирослав Святославович даже в походы ходить перестал, в стенах сидит. Но ты же из рода древнего будешь. Хворобу и хмарь-лихоманку изведёшь, сможешь. А вот блуд извести, коли в крови это, сможешь ли?
В клетушке повисло молчание, и только видела Влада стеклянные глаза Грефины, и душно стало, в жар кипучий бросило. Взгляд княжны давил, из-под власти своей не выпускал. Вырваться и бежать, бежать, куда глаза глядят, подальше от Саркила, да всё через елани[3] да перелески. Но только стены кругом, не выйти так просто отсюда. Никто её больше уже не отпустит. Попалась, как куница под рогатину. Не попалась, сама далась.
Но матушка про княжича ничего плохого не сказывала, и верит Влада ей, а не этим двум важным девицам.
— Врёшь, — ответила Влада, пронзая ту зелёными глазами.
Грефина хмыкнула, вздёрнула подбородок.
— Не заблуждайся, голубка и помни, с кем речи ведёшь. Что мне врать, какое мне дело до тебя. Просто пожалела глупую. Всяко у нас кровь одна, батюшкина. Вот и поделилась тайнами, да видно зря. Девка ты пригожая, скромная, не взбалмошная, удивила ты меня, так что не чета тебе князь распутный…
Валада отвела глаза.
— Вот теперь ты всё знаешь, а там думай сама, стоит ли тебе за такого идти. Но право, чего тебе опасаться? Коли обавница, сможешь беду отвести. А если нет… — княжна подалась немного вперёд. — Помогу тебе сбежать.
Влада обратила на Грефину твёрдый взгляд, у той сухая ухмылка играла на лице. Не жалеть княжна пришла, а посмеяться, себя превознести в беде Владиной. Глаза Заряны ликующе сверкнули, рада была, что удалось достать до самой души.
«Не нужна их забота!»
— Сама разберусь, — ответила Влада, отрекаясь от помощи княжны.
— Ну, как знаешь. Дело твоё, — выпрямилась Грефина, глаза блеснули льдом, видно редко ей кто отказом отвечал.
Княжна передёрнула плечами и неспешно встала, расправляя бархатные складки хитона, поправила косу, пригладила ленты.
— Раз не желаешь слушать меня, будь по-твоему, гулять будем да песни вечером петь весёлые, теперь только радоваться да плясать, жизнь твою новою прославлять, невольную.
— Нет. Не надо мне гуляний, и ничего не надо, — отрезала Влада.
Княжна фыркнула.
— Звана баньку истопила, попарь тело своё белое, для муженька своего, да косы вымой хорошенько, а то дымом все пропахли. Свидимся ещё, — сказала только Грефина и, поманив за собой Заряну, удалились.
Обиделась…
Не успели княжны уйти, как тут же на пороге явилась Звана.
Влада глянула на холопку исподлобья. Негодница, рассказала, что подруги вслед за Владой пришли. Доверять знать той не стоит — всё передаст княжнам.
— Владислава Будевоевна, за мной ступай, банька растопилась уже, — скромно поклонилась Звана, видно чуя вину перед Владой.
Покинув тёмную, душную клеть, которая успела стать темницей, Влада пошла вслед за холопкой по переходам длинным да всё через сводчатые двери. Ненадолго она забылась, украдкой осматриваясь, так, чтобы холопка не приметила её удивления. Над головой потолки расписные в узорах, под ногами ковры мягкие, пёстрые, которыми устланы деревянные полы хором. Никто по пути не встретился: ни знатный боярин, ни челядь, будто намеренно Звана подгадала, чтобы молодую княжну тайком от глаз чужих провести.
Выйдя из терема через узкие потайные двери, ступили прямо на широко крылечко. Спустились со ступеней дубовых, да прямиком через хозяйский двор, бегом почти, пошли да за калитку. Влада по дороге только и успела глотнуть воздуха свежего, да солнцу молодому, Яриле, порадоваться, дню ясному, безоблачному. Только утро светлое в хоромах, а уж истосковалась по свободе и простору.
Звана не дала надышаться, дёрнула за собой, за плетень скорее. Нырнули в душный натопленный предбанник. Холопка наспех стащила платье с Влады, распустила косу длинную и мягко подтолкнула в парную.
— Заходи, княженка, а я сейчас, водицы только колодезной наберу, чтобы приготовленная на улице стояла, потом обольёмся ей, и прибегу, — сказала она и захлопнула дверь в предбанник.
Влада постояла, привыкая к месту незнакомому, чужому, всматриваясь в пар пуховый, но стен так и не разглядела, баня-то громадной оказалась. Прошла вперёд, сквозь прозрачное облако, и тут приметила она белые фигурки златовласой Полели и рыжей Купавы. Те, завидев её на пороге, так и кинулись к ней, побросав ковши да веники.
— Владка, хорошо-то как здесь, — блаженно протянула Полеля. — Пару-то сколько!
Влада не ответила ей, опустилась на мокрую лавку и закрыла лицо ладонями. Всплеснулся в памяти болью разговор неприятный. И яд княжны так и разъел душу Влады, едва не заплакала она.
И зачем рассказала Грефина про блуд княжича, про Ясыню? Или больнее только уколоть хотела? Прогнать с порога?
— Владка, ты чего? — погладила по плечу Полеля, опомнившись первой.
— Да будет с этими песнями, забудь. Погоревали и ладно. Чего ты так убиваешься?
— Ко мне княжны приходили, — Влада убирала с лица руки, откидывая густые волосы за спину.
— Кто?
Купава и Полеля уставились на неё в удивлении.
— Дочери князя Грефина и Заряна.
— Да ты что?!
— Вот почему спровадили нас из клети так быстро, — возмутилась Купава, упираясь кулаками в широкие бёдра.
— А разве их не трое?
— Трое, самая старшая уже в другом княжестве. Грефина, средняя, выходит, сосватана, венец носит. А Заряна ещё в возраст не вошла, но тоже уже сговорено всё, у неё лента в косе.
— И что они хотели от тебя? — пролепетала Полеля, присаживаясь рядом с Владой.
— Ничего. Узнала я от них, за что именно проклят Мирослав.
Подруги переглянулись.
— За что же? Говори скорее, не томи! — встряхнула Полеля за плечо Владу.
— Наказала его Ясыня-ведьма.
Купава так и окаменела, не шелохнувшись. Полеля охнула.
— Ясыня сильная ведьма, — протянула задумчиво Купава.
Все знали, что живёт ведьма вверх по реке Сегнее, далеко на запад от Калогоста. Слава о ней по всем землям разнеслась. Ясыня служит как светлым богам Прави, так и тёмным — Нави.
— Так за что же она да княжича? — выдохнула Полеля.
Влада обратила на неё взгляд, в этот миг глаза её были темны, как никогда.
— За то, что на игрищах княжич распустил косу её дочери, а под венец не повёл.
Полеля снова охнула и, вскинув ладонь к лицу, коснулась щеки. Купава с хмурым видом осмысляла сказанное, уставившись в пол.
— Да уж… Мирослав Святославович, что же он совсем своей головой не думал?
