«Когда успела она иссохнуть так?»
И ответ пришёлся сам собой — тогда, когда получил он на душу своё проклятие чёрное. И начала поливать его бедами из чаши смертной Мара, кою призвала на него ведьма. Княжич даже и не замечал, как сильно чает за него мать.
«Нет, всё видел, просто не хотел признавать».
— Дай благословить тебя, чадушко, — попросила она.
Мирослав опустился перед ней на колено и склонил голову. Матушка освятила три раза его перуницей. Мирослав поднял подбородок тогда, когда на плечи легли невесомые матушкины ладони. Не раз он ещё преклонится перед ней в этот день.
— Боги Светлые, благословите. Живи в мире и согласии…
Мирослав поднялся с пола.
— Спасибо, — княжич взял её тёплые ладони в свои, поцеловал поочерёдно.
Матушка сжала его пальцы, не выпустила, любовно погладив обручья, улыбнулась задумчиво краешком губ.
— Ты никогда не говорила, что означают эти символы.
— А ты никогда не спрашивал.
Мирослав хмыкнул. Да и правда, не спрашивал, они просто были у него с самого отрочества и так и лежали до сегодняшнего дня, когда матушка вдруг о них заговорила.
— Я не знаю, — ответила Митрица. — Святослав получил их от своего отца, твоего деда, а тот от своего отца, твоего прадеда. А тот заповедовал передавать их наследникам как свято хранимую, почитаемую реликвию. Вот теперь они на твоих руках, защита и сила тебе и нашему роду.
Мирослав подумал, что зря не носил их, может быть, кара не настигла бы его, не нашла и пролетела мимо… Кто знает…
— Почему мне, а не Дарёну?
— Так заповедано, что передаю младшему, последнему сыну. А какой знак в этом — не ведаю. Вот и ты передашь младшему… Коли есть обручья, суждено появиться на свет сыновьям.
Матушка помолчала, и в воцарившуюся тишину стали вливаться голоса девиц.
— Знать, невеста вышла к капищу, пора и нам, — обронила Митрица, взволнованно заглядывая за спину сына, в окно. Глаза заблестели её.
Дверь ударилась о стену, и на порог влетел Дарён.
— Ты ещё здесь?! — вид его был весьма оживлённый и неуёмно-буйный, будто не у Мирослава была свадьба, а у Дарёна. Однако увидев матушку, брат поутих. — Готов, женишок, пошли уже.
После сумрачных хором ослепительный дневной свет так бил в глаза, что не сразу Мирославу открылся широкой двор, на котором собралась вся княжеская знать, пестря нарядами. Гулянье будет в детинце, и заранее оговорено простых людей не пускать, а потому на всех воротах расставлена дружина.
Мирослав смотрел только вперёд, на макушки деревянных идолов да верхушки кровлей и веж. Его взгляд утягивала глубина голубого неба, так же, как и взоры древних богов, высеченные на массивных дубовых столбах, что высились над головами людей. Они бренно взирали сквозь дымную пелену куда-то вдаль. Суровы были их лики, будто нет им дела до людского празднования, или так казалось Мирославу. Иль, быть может, не желают они заглядывать в его чёрствую душу. А то, что именно такая душа у Мирослава, он не сомневался. Не дрогнуло внутри ничего, будто в груди вместо сердца гранит, будто не он ступал к капищу мимо пристальных взглядов родичей, побратимов, бояр, мимо Грефины, которая смотрела на Мирослава исподлобья, ревниво. И было Мирославу всё равно, что они все думали о нём. Княжич даже не пытался вглядываться в лица, он знал, кто стоял по той или иной стороне, а потому ни на кого глядеть не желал.
В окружении людского моря, свысока, почти до бород чуров, полыхало огнище на краде, и треск брёвен Мирослав слышал издали. Князья Святослав и Будевой нарядны и суровы стояли, сложа руки перед собой, подле алтаря, среди седобородых, но таких же крепких волхвов и жрецов, облачённых в льняные ритуальные рубахи до земли, подвязанные широкими поясами.
Мирослав прошёл к арке, украшенной ветками берёзы и луговыми цветами. Тихо позвякивали колокольчики. Трепыхались на ветру ленты цветные. Краем глаза княжич приметил, как к нему выводят его невесту, облачённую во всё белое. Повернулся, чтобы рассмотреть свою будущую жену. Фигурка её тонкая, и ростом, как матушка его, макушкой до подбородка будет. Лицо невесты скрывал полупрозрачный плат, а голову венчал венец из таких же белых, как полотно, лилий, и только чёрные тяжелые косы падали почти до земли. Вот и всё, что мог подметить Мирослав.
Невесту подвели, и вместе они, пройдя под аркой, взошли на капище бок о бок. Поклонились волхвам и отцам. Стоя пред каменным алтарём, старцы начали воздавать молитвы богам. Долго читали заповедную речь они, вознося руки к чурам, к небу, к солнцу, к земле, преподнося на костёр дары, восславляя род княжеский.
А тем временем, Ярило набирал силу, медленно поднимаясь к зениту. И стало припекать, высушивая княжеский двор. По спине Мирослава катился пот, шея взмокла, и неприятно царапал воротник кафтана, в котором и без того было нестерпимо жарко. И Мирослав уже блуждал взглядом, лишь бы отвлечься, примечая беззвучно трепыхавшийся лёгкий плат на невесте, ленты на верках у чуров, колышущиеся полотнища, подвязанные на столбах. Взгляд княжича невольно скользнул на белую руку невесты, и только тут Мирослав приметил, как пальцы её мелко дрожат, выдавая сильное волнение.
Закончив торжественную речь, волхв отступил, давая дорогу князьям Святославу и Будевою да княгиням Митрице и Агнии. На этот раз жениху и невесте пришлось припасть на колени на заранее расстеленное белое полотно. Благословлённые родителями, молодые поднялись. Долговязый жрец преподнёс в деревянном ларце, усыпанном яшмой, два серебряных кольца, нанизанные на нить. Мирослав взял своё, то, которое он носил с самого своего отрочества, воздел через голову Владиславы, повесив на шее. Невеста взяла своё. Мирослав чуть склонил голову, и Влада быстро накинула ему на шею крохотный свой ободок.
«Вот и обручились».
Мирослав горько ухмыльнулся. Теперь до самых морозов будут они носить эти кольца, привыкая друг к другу, а потом нацепят другие, новые.
Мудрые старцы с миром окропили их водой, благословили. Бросив в огонь зерно, полили медовухой, пламя зашипело, затрещало. Ведун, выйдя на середину капища, проговорил:
— Мать Сыра Земля, уйми ты всякую гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела.
