Влада замотала головой, понимая, о чём хочет спросить княжич.
Он опустил глаза и свёл брови.
— Всебор… — задумчиво посмотрел он на огонь. — Это только моя вина. Вчера старейшина затеял пир, а я и рад стараться… — Дарён сжал зубы, желобки на скулах его дрогнули.
— Не только твоя… — отозвалась Влада, отпивая отвара, не зная, куда себя деть от стыда и неловкости.
— Значит, Купавы больше нет… — Дарён смолк, сжал руку в кулак, легко поднялся. — С Всебором я разберусь опосля. Уж не знаю, что сподвигло его на измену… но наказание будет страшное. Веренеги увезти Мирослава далеко не могли. Но если доберутся до реки Солки, тогда нам сыскать уже будет труднее, а потому поторопиться нужно. До Кавии тут уж рукой подать. Полдня пути. Любомила и матушка, должно быть, там уже. И тебе, Влада, нужно в княжестве быть, за стенами да в безопасности.
— А Святослав? Где он теперь?
— Отец? Как только вернулся в Кавию и увидел, что нас нет, назад воротился с целой ратью, так что ищем душегубов по всему лесу, — Дарён помолчал и произнёс с досадой: — Одно не возьму в толк — что задумали тати?
Влада опустила ресницы — хотелось бы ей тоже знать это. Главное, чтобы живым Мирослав остался, иного Влада и не представляла. И страшилась его потерять больше собственной смерти.
— Он так далеко, я не могу ничем ему помочь… — Влада отставила чашу, пряча от княжича дрожащие руки.
— Всё будет хорошо. Сколько помню, братцу всегда везло, — отозвался Дарён, скорее убеждая себя. — Пора нам.
Княжич махнул рукой, делая знак своим людям рассаживаться по коням.
— У нас тут раненый есть, — вдруг сказал Дарён, поворачиваясь к Владе. — Его бы тоже оправить восвояси.
Влада в удивлении подняла на него глаза.
— Добран! — позвал княжич.
От отряда из пяти десятков человек отделился молодой темнокудрый юноша, тяжело припадая на правую ногу, приблизился к княжичу.
— Чудом целым остался. Грудь насквозь проткнута, но сердца не задело.
Тот, не обращая на слова Дарёна внимания, прямо посмотрел на Владу молодыми ясными лазоревыми глазами. Бледное мужественное лицо с пухлыми губами, прямой нос с тёмными усами и щетиной на подбородке и щеках, ровные брови и русые волосы с медным отливом лишь делали ярче его ещё не замутнённый горем взгляд.
«Вот в кого Купава влюбилась без ума», — подумала Влада рассеянно и горько.
— Что с Купавой? — спросил холодно он.
Влада моргнула, но Дарён, слава богам, вмешался.
— Утонула она… — отозвался княжич.
Добран окаменел и посмотрел на Дарёна остекленевшими глазами.
— Собирайся, — велел приглушённо княжич. — Отвезёшь Владу в Кавию. И смотри, чтобы сберёг, — добавил он лишь для того, чтобы вывести Добрана из оцепенения.
Затушив костры, гридни попрыгали в сёдла. Владе досталась бурая кобыла, та самая, которую отпустила она на волю.
Споро собравшись, всеми вместе двинулись дальше сквозь лес, выехав на тропу, оказались у развилки. Влада только подивилась, что здесь были дороги, где два шага вглубь леса, и окажешься в дремучем месте.
— Я обязательно найду брата, — твёрдо сказал Дарён, посмотрев долгим взглядом.
Влада кивнула, придавая своему виду уверенности. За то время, что узнала она Дарёна, успела понять — он не только верный муж и гордость отца, но и крепко держит слово, и чувство долга у него во главе всего. А за это утро сильно изменился старший княжич, будто что-то оборвалось внутри него, и как прежде не станет. Неуловимое понимание это быстро ускользнуло, и Влада не поняла причину его перемен, хотя можно было догадаться, что корил он себя страшно.
Дарён, пнув пятками лошадь, тронулся по наезженной тропе, а следом и часть его дружины. Другая, меньшая часть из пяти человек во главе с Добраном осталась с Владой. Тот медленно развернул своего коня, направляя по другой стёжке, вынуждая остальных только поспевать, потеснить Владу в самую середину вереницы всадников.
Так и разъехались. С тяжёлым сердцем отпускала Влада Дарёна, но откинув мрачные мысли, погнала кобылу по тропе. Рядом с ней держался Добран.
Сын боярина молчал, но за этим молчанием Влада чувствовала, что многое он спрятал: живой взгляд его потух, а лицо ещё больше побелело. И можно было бы списать на тяжёлое ранение, но терзала его другая боль.
Путь их пролегал через лес, той же тропой они уходили от Акселя всё дальше, устремляясь к реке Солке. Скалы, что торчали из самой земли, всё меньше попадались им на пути, всё больше появлялись берёзы да осины, пока полностью не сменили собой ельник. Берёзовые рощи и те стали редеть, и дружина всё чаще пересекала пролески, поросшие низким кустарником орешника и вереса. А трава становилась высокой, по самое пузо лошадей. От земли парило, и, когда стихал ветер, влажный воздух, пропитанный тягучим запахом луговых цветов, окутывал. В лесных посадках гудели кукушки. А вскоре попалась первая деревенька из пяти дворов, за ней другая. Постепенно округа наполнялась жизнью, и Влада стала выхватывать стук железа с кузен, скрежет водяных мельниц и звон речек. А потом показался высокий частокол крепостной стены острога Волока, находившегося на холмистом берегу Солки, размером явно уступающего Акселю и имеющего только одну башенку смотровую. Добран предупредил, что за ним через мост ещё десять вёрст, и окажутся они в Кавии.
Никогда бы Влада не подумала, что войдёт в свой новый дом одна, в сопровождении чужих ей людей. Думала она, что не слюбится с мужем, а оказалось всё иначе.
В сам острог Волок не стали заезжать. Миновав его, небольшой отряд оказался на лугу, залитом вечерними сумерками. Показался и тот деревянный мост, о котором говорил Добран. Несмотря на то, что осталось-то всего ничего до города, Влада едва ли не валилась с седла. Добран решил остановиться на ночлег.
Кто-то из гридней проворно разбил костёр, понеслись запахи снеди и дыма. Другие соорудили небольшую палатку из шкур и сукна для Влады. Она хотела было возразить, но Добран лишь смерил её укоризненным взглядом, и Влада отступила. Однако нырять в неё не спешила. Добран лишь наказал не уходить далеко, подозревая, что Влада наверняка пожелает окунуться в реку.
Отказавшись вечерять, Влада взяла шкуру и, отделившись от всех, расстелила её рядом с палаткой на траве, прилегла, укрываясь плащом Дарёна, который так и остался на её плечах. Всмотрелась в вечернее небо с малиновым оттенком, и веки её мгновенно стали тяжелеть. Объяла теплом земля, но каждую пядь тела скребла усталость. Дыхание стало неровным, когда вспомнила последнюю близость с Мирославом, и тут же сбилось, когда перед глазами возникли бездушные лица татей, их грязные прикосновения к ней. Влада поёжилась, всё же искупаться нужно, но так и не нашла сил подняться. Хотелось закрыть глаза хотя бы ненадолго. Несмотря на тяжёлый день, на то, как ноги её ныли, а душу терзали невыносимые смутные чувства, Влада постепенно погружалась в забытьё. Наблюдала ещё какое-то время, как убаюкивающе покачивается на ветру зелёная трава. Сон сморил её.
