В связи с ухудшением финансового состояния компании Юреку пришлось заниматься и таким неблагодарным (а что ещё хуже — неблагородным) делом, как торговля скотом. Вместе с момками — наёмными работниками — он пригонял стада волов или свиней на пограничные с Австрией базары или в порты Адриатического моря, где и свершались торговые сделки. Навару с этих сделок лично для Юрека было, что называется, кот наплакал, а забот — выше головы. Той самой головы, которую в любой момент мог снять с плеч ятаган какого-нибудь злобного янычара пограничной стражи, если ему не понравится размер бакшиша. Поэтому он любыми путями старался избежать участи погонщика свиного стада и большей частью занимался делами в самом Белграде, где он чувствовал себя как рыба в реке.
Основную часть городских ремесленников составляли турки и янычары. Они были преимущественно кузнецами, оружейниками, сапожниками, поварами и парикмахерами. Сербы и румыны чаще всего были плотниками, скорняками, красильщиками, гончарами, ювелирами. Их изделия продавались в основном на местных рынках и редко вывозились за пределы Белграда. Эснафы — ремесленные цехи сербов — были гораздо слабее турецких, и на этом фоне «Восточная Торговая Компания» выглядела процветающей, что не могло не вызывать зависть у османов.
Пока компанию не трогали, хотя Юрек уже убедился, что янычары установили за сотрудниками негласное наблюдение. Это его и настораживало и пугало. Временами ему казалось, что Младен Анастасиевич чересчур сильно рискует, притом в случаях, когда не было такой необходимости. Юрек удвоил осторожность и, чтобы снять с себя подозрения, начал шляться по белградским кахвехане и тавернам почти каждый вечер, изображая из себя весёлого и беззаботного гуляку.
Своим бесшабашным поведением он замыливал глаза топтунам асесбаши, которые шли за ним следом. Ведь ему по-прежнему приходилось выполнять тайные поручения сербского купца, которые великолепно маскировались на фоне его загулов.
После многословного вступления Младен Анастасиевич наконец перешёл к делу.
— Нужно передать очень важное послание одному еврею-ростовщику. Смотри, не попадись! А если всё-таки тебя попытаются взять, найди момент и сожги письмо.
— Если успею...
— Успеешь! А нет, съешь содержимое пакета!
— Тогда нужно взять кувшинчик сливовицы, иначе бумага в сухое горло не пойдёт, — мрачно пошутил Юрек.
— Это тебе видней. Держи за труды... — На столе перед Юреком появился кошелёк.
Он взял его в руки, подержал, и коротко вздохнул — всего лишь серебро... Младен Анастасиевич совсем скупым стал, за лишний грош удавится. Но что поделаешь, надо, значит, надо. Не первый раз... Накопления Юрека потихоньку росли, и он уже начал прикидывать, во что их вложить, когда закончится его договор с Младеном Анастасиевичем.
Серб сдержанно попрощался и ушёл. «А ведь он трусит! — вдруг сообразил Юрек. — Значит, и за ним турки присматривают... Не доверяют. Это плохо. Надо ждать беды, чует моё сердце...»
В Белграде насчитывалось около восьмисот евреев. В основном они занимались торговлей и ростовщичеством, поддерживая тесные деловые контакты с такими городами, как Дубровник, Сплит и Вуда, куда плавали по Дунаю на собственных судах. А по суше евреи торговали с Софией, Салониками, Сараево и Скопье, главным городом Вардарской Македонии. Еврейские купцы, кроме того, что держали торговлю зерном, вывозили из Сербии кожи, воск и медь, а ввозили тонкие сукна и другие товары.
В городе существовал еврейский квартал; сначала он размещался вблизи Савы, а затем его перенесли на берег Дуная. Впрочем, проживание в нём евреев не было обязательным. Многие из них обосновались в общинах, расположенных неподалёку от Белграда, — в городах Шабац, Смедерево и Пожаревац.
Как и у сербов, у евреев была своя школа, но в неё ходили только мальчики. Женщины-еврейки в одиночку редко появлялись на улицу; они тщательно кутались в свои одежды, прячась от нескромных мужских взглядов. Обычно османы заставляли евреев платить за строительство мостов и дорог, кроме того, они должны были лично участвовать в строительстве военных объектов. Евреям приходилось дорого платить за то, чтобы не работать по субботам. Тем не менее они были богаче не только сербов, но и османов.
«Значит, на этот раз послание Младена Анастасиевича пойдёт, куда нужно, водным путём, — подумал Юрек. — На судне можно спрятать хоть чёрта лысого, не говоря уже о пакете».
Он уже много раз бывал в подземельях Белграда, передавая гайдукам не только бумаги, но и большие суммы денег, однако с некоторых пор эти посещения прекратились. Так решил Младен Анастасиевич. Видимо, подземные тоннели и пещеры стали привлекать чересчур пристальное внимание шпионов Гусейн-паши. Да и как не привлечь, если в них обретались не только те, кто боролся против османов, но и контрабандисты, разбойники, воры и много иных, весьма подозрительных людишек.
Юрек изучил подземелья Белграда довольно основательно, благо время на это у него было. И не только время, но и веские основания. Он долго мучился, куда бы пристроить свои деньги. Конечно, можно было отдать их в рост какому-нибудь ростовщику, но Кульчицкий был слишком недоверчив для такого поступка. И потом, он совершенно не сомневался в том, что из Белграда ему придётся (если повезёт) бежать, ведь авантюра, в которую втянул его Младен Анастасиевич, не могла закончиться ничем хорошим. Значит, денежки нужно было пристроить в таком месте, где они будут лежать, как в казне султана, и где он сможет забрать их в любой момент.
Лучшего хранилища для денег, чем подземелья, найти было трудно. Юрек долго искал место, где можно устроить тайник. В конце концов, его труды не пропали даром, и глубокая ниша как раз под той башней Калегмегдана, на верхней площадке которой он кейфовал вместе с Гусейн-пашой, приютила «сокровища» Кульчицкого не менее надёжно, нежели Юрек поместил бы их в арсенал крепости. Забрать свои деньги из тайника Кульчицкий мог даже в том случае, если окажется за пределами городских стен, притом не по своей воле.
Он знал выход из подземелья, который вёл за пределы городских стен. Благодаря ему гайдуки и попадали в город. Ратко настолько проникся доверием к Юреку, что лично показал «казаку» (гайдуки только так называли русского; наверное, это понятие вызывало у них наиболее положительные эмоции) дорогу к выходу, который находился в развалинах римской эпохи. Этот путь без подсказки вряд ли кто мог осилить, настолько запутанными были подземные ходы. Юреку пришлось ходить по этому маршруту для тренировки раз десять — чтобы не заплутать в подземелье даже тогда, когда у него не будет фонаря.
Возможно, Ратко показал выход по просьбе Младена Анастасиевича, но сербский купец никогда не поднимал этот вопрос, а Юрек предусмотрительно помалкивал — большие познания, большие горести. Кто знает, что на уме у хитрого серба. Младен Анастасиевич был человеком даже не с двойным дном, а с тройным и более. За внешней добротой и покладистостью скрывались железная воля и мёртвая хватка. Он был умён и предусмотрителен, за что Юрек очень уважал его. И побаивался. Такие люди, как сербский купец, ради высшей цели могут ходить по отрубленным головам. В этом вопросе серб напоминал Кульчицкому генерального хорунжего Войска запорожского Степана Опару, который из-за гетманской булавы готов был продать туркам не только свою саблю, но и всех казаков с потрохами.
