Впрочем, Юрек и старик не были единственными посетителями рыбацких «таверн» под открытым небом. На берегах Дуная и Савы их было великое множество. Таким нехитрым способом рыбаки зарабатывали себе лишние акче, которые были для них, собственно говоря, совсем не лишними.
Иероним Виткович недолго задержался на берегу. Старого библиофила с неодолимой силой притягивал к себе фолиант, оставшийся на столе в его комнате. Он ушёл, в изысканных выражениях выразив Кульчицкому свою благодарность за сытное угощение и за хорошую компанию, а Юрек ещё долго наслаждался речными видами и доедал свою рыбину. Поэтому, когда он отправился восвояси, сытый и довольный жизнью, его живот напоминал арбуз.
По дороге домой он решил заскочить в свою контору, чтобы осторожно поинтересоваться последними новостями и хорошенько осмотреться: не слоняются ли возле здания компании османские шпионы? Вино изрядно добавило ему хорошего настроения, и Юрек шёл, посвистывая и любуясь светлым днём, виноградными лозами, которые оплели стены домов, одетыми по последней белградской моде молодыми девицами, бросавшими на симпатичного молодого мужчину осторожные заинтересованные взгляды, и даже кошачьим семейством, которое устроило игрища среди цветов в крохотном палисаднике, приятно выглядевшем на фоне каменных стен и брусчатки.
Но едва показалось здание компании, как его словно кто-то ножом уколол под ребро. Даже больно стало. Здание было окружено янычарами. Они выводили на улицу сотрудников компании, среди которых был и Горан Джокович, заместитель Младена Анастасиевича, и явно не с намерением вывезти всех за город на пикник. Похоже, деятельности белградского отделения австрийской «Восточной Торговой Компании» пришёл конец, понял Юрек, и задание Младена Анастасиевича передать пакет еврею-ростовщику было последним.
Он оказался без работы, без покровителя, зато стал свободным, как ветер. И это не могло не воодушевлять, несмотря не некоторые очень опасные моменты. Постояв немного за углом соседнего дома и понаблюдав за действиями стражи, Кульчицкий развернулся, и, не заходя на свою квартиру, отправился прямиком в таверну «Три шешира».
Глава 10
Амстердам
Уже неделю несколько потерянный Алексашка бродил по Амстердаму. Из Архангельска с его неказистыми приземистыми домишками, грязными, ухабистыми улицами, кое-где замощёнными досками, неприветливой северной погодой и сонной тишиной, которую нарушало лишь оживление в порту, когда наступал навигационный период, да говор многолюдной Мариинской ярмарки, он попал в рай. Красивые трёх- и четырёхэтажные каменные дома, церкви с высокими остроконечными шпилями, просторные площади, улицы, даже самые незначительные, сплошь вымощены булыжниками, одетые в камень многочисленные каналы, по которым денно и нощно снуют лодки самых разных размеров и даже баржи... А уж цветов, цветов-то сколько!
Иногда казалось, что Господь со своих высот низвергнул на Амстердам огромную корзину разноцветных тюльпанов. Они росли везде, даже на подоконниках домов. Эти цветы были очень дорогим удовольствием. Цены на луковицы тюльпанов были такими, что голова кружилась. По словам нового знакомого Алексашки, амстердамского купца Якова фан дер Гульста, доходило до того, что одну (всего лишь одну!) особо ценную луковицу однажды выменяли за новую карету, двух лошадей серой масти и упряжь. Ильин-младший не очень поверил этим россказням, однако по всему было видно, что у голландцев на почве любви к тюльпанам крыша съехала набекрень.
Но фан дер Гульст, заметив недоверие к его рассказу, посмеиваясь, поведал Алексашке, как около пятидесяти лет назад в Нидерландах случилось настоящее помешательство, вызванное «тюльпанной лихорадкой»:
— Ах, молодой человек, вот тогда были времена! Кто из негоциантов оказался оборотистым и предусмотрительным, тот нажил немалое состояние на тюльпанах. Представьте себе, мин херр, луковица редкого сорта тюльпанов стоила... — Тут он выждал театральную паузу и закончил: — Тысячу флоринов! Да что такое тысяча! Были экземпляры, которые торговались почти по пять тысяч флоринов! Это когда свинья на рынке стоила тридцать флоринов, а корова — сто.
— Но это же... — Алексашка никак не мог подыскать нужные слова; а затем выпалил: — Это безумие!
— Именно так, мин херр. Но на этом безумии кое-кто хорошо нагрел руки. В конце 1635 года тюльпаны стали «бумажными» — большая доля урожая следующего года приобрела вид контрактов. Началась спекуляция контрактами, как любыми ценными бумагами. Люди платили за них бешеные деньги. Схема купли-продажи контрактов была следующей: дворянин покупает на бирже у трубочиста тюльпаны на две тысячи флоринов и сразу же продаёт их с наценкой крестьянину, но при этом ни у первого, ни у второго, ни у третьего тюльпанов нет, и не предвидится. В общем, спустя ещё год тюльпановый пузырь лопнул, ведь нельзя вырастить цветов больше, чем позволяют земельные наделы, и тысячи глупцов обанкротились, а многие хозяйства пошли с молотка. Чтобы как-то сгладить ситуацию, правительство решило выплатить деньги тем, кто потратил всё в безумной погоне за баснословной прибылью, из расчёта пять флоринов настоящих за сто фиктивных. Но, как я уже говорил, не все оказались в проигрыше. Со временем тюльпаны снова поднялись в цене, — естественно, в разумных пределах — за исключением луковиц особо выдающихся экземпляров...
Для того чтобы понять любовь голландцев к цветам, стоило хотя бы раз побывать на площади Дам в самом центре Амстердама. На этой площади происходили все главные события в жизни горожан. Здесь же находился и королевский дворец. Но главной достопримечательностью площади Дам, по мнению Алексашки, всё-таки был цветочный рынок. Он даже мрачного Федерико поверг в изумление, и жёсткое, угловатое лицо гишпанца приобрело непривычное ему мягкое очертание.
Рынок был плавучим. Сотни лодок запрудили канал возле площади, и каждая из них представляла собой потрясающе красивый огромный букет, в центре которого, как пчела, торчала голосистая торговка. Таких женских воплей даже на Мариинской ярмарке не услышишь! Крепкие, грудастые голландки обладали поистине выдающимися голосовыми связками; от призывов купить хоть маленький букетик в ушах закладывало. Но всё это были мелочи по сравнению с прекрасным цветочным ковром, который колыхался на мелкой волне вместе с плотно сбившимися в кучу лодками. Он манил, завлекал, и, казалось, жил своей таинственной, непонятной людям жизнью: поистине райской жизнью.
Язык голландцев Алексашка начал понимать буквально на третий день своего пребывания в Амстердаме. Он был очень похож на немецкий, который Ильин-младший знал достаточно хорошо. В связи с этим ему не нужен был провожатый, чтобы показать город. Таким хитрым способом Алексашка сэкономил немало денег, потому как услуги голландцев-поводырей влетали в немалую копеечку. Все они почему-то думали, что русские купцы едят на золоте и спят на птичьем меху. (Охотники добывали гагар на шкурки, которые назывались «птичьим мехом», или «гагарьими шейками»; большей частью птичьи шкурки шли на дамские шапочки).
Что касается деловых переговоров (Алексашке пришлось изрядно поторговаться, чтобы нанять для перевозки своего товара лошадей и фуры), то многие амстердамские купцы вполне прилично разговаривали на русском языке, особенно те, которые вели торговые дела с Архангельском.
