Юрек был уверен, что не только он один шпионил за османами, а значит, дело может получиться серьёзное, несмотря не то; что многие сотрудники компании были подданными Священной Римской империи. Похоже, в компанию затесался доносчик и всех сдал, и если австрийцев просто вышлют за пределы Османской империи, то сербов и таких, как Юрек, турки не пощадят Поэтому он старался убраться как можно дальше от Белграда, где его ждало уже не рабство, а меч палача.
Собственно говоря, Фрушка-Гора представляла собой гряду высоких холмов, поросших вековыми лиственными лесами. В нижней её части находились пастбища и плодородные нивы, виноградники и фруктовые сады. В лесах Фрушки-Горы водились олени, кабаны, зайцы, дикие кошки, муфлоны, медведи, рыси, гнездились многие птицы: белый и чёрный аист, орёл-могильник, чёрный коршун, филин, тетерев и большое количество других пернатых. По пути Юреку встретилась волчья стая, но хищники были сытыми, поэтому поторопились уступить ему дорогу.
А однажды на него наткнулась косуля, и он очень пожалел, что не захватил с собой хотя бы плохонький лук; мяса этого грациозного животного ему хватило бы надолго. Те продукты, что Юреку дал хозяин таверны, закончились быстро, и беглецу приходилось уменьшать порции, иногда довольствуясь крохами, хотя лес кишел дичью. Но как её возьмёшь?
В незапамятные времена Фрушка-Гора была островом в древнем Паннонском море. Возможно, из-за этого её и называли «Третьей Святой горой». На склонах Фрушки-Горы сербы построили больше тридцати хорошо укреплённых монастырей. Часть их была разрушена османами, но многие продолжали служить своему православному народу, порабощённому мусульманами.
Гайдуки, с которыми Юрек познакомился в подземельях Белграда, рассказывали, что где-то в этих местах есть высокая гора, поросшая лесом, и на ней стоит твердыня гайдуков. Там был целый город, обнесённый валом, а внутри находилась церковь. Эту твердыню турки так и не смогли найти. Пока погода позволяла, гайдуки жили в лесах и нападали на врага оттуда, а когда приходила зима, они прятались в крепости. Фрушку-Гору укрывали сугробы в человеческий рост, вьюга заметала все следы, и сунуться в горы зимой (тем более, не зная дороги) мог только сумасшедший. Где именно находится эта твердыня, Юреку так и не сказали, но он очень надеялся найти её. Потому как в монастыре долго не заживёшься, нет там привычной для него свободы, а принимать монашеский сан ему не хотелось ни под каким видом...
Вечерело. «Пора бы что-то решать с ночлегом», — не без тревоги подумал Юрек. По дороге к Фрушке-Горе он несколько раз ночевал в караван-сараях, но после того, как однажды вечером за столом сельской таверны его соседями оказались несколько янычар, которые разыскивали каких-то беглецов, Кульчицкий решил не рисковать, и спал на сенокосах подальше от сел, зарывшись в стог. Это было удобно во всех отношениях: и кобылка находилась рядом, с удовольствием лакомясь свежим сеном, ещё хранившим густой аромат цветущей луговины, и спать на мягкой сенной подстилке было одно удовольствие.
Его сон не тревожили даже мыши, которые промышляли в полях и пока ещё не начали готовиться к зимовке. А что может быть лучше для мелкого грызуна, нежели стог сена в зимнее ненастье? Тепло, уютно, за едой бегать никуда не нужно и безопасно — даже лисе-плутовке к мышам, прячущимся в стоге сена, не добраться.
Когда дорога привела Юрека в горы, ночевать ему пришлось без удобств, на сырой земле. За годы, прожитые в Истанбуле и Белграде, он привык к мягкой постели, поэтому земная твердь совсем не способствовала хорошему отдыху и глубокому здоровому сну. Он ворочался, недовольно кряхтел и всё время прислушивался к лесным звукам. Ему казалось, что лес настроен против него враждебно, особенно когда поднимался ветер и раздавались разные шумы и скрипы. А однажды хохот филина прямо над головой едва не свёл Юрека с ума. Он так испугался, что на какое-то время потерял возможность здраво мыслить. Хорошо хоть не бросился бежать, а то заплутал бы в чащобе и сгинул.
Неожиданно впереди мелькнул огонёк костра. Небо уже начало сереть, вечер властно наваливался на Фрушку-Гору, сгущая тени и погружая лес в сине-зелёные сумерки, поэтому костёр на тёмном фоне зарослей выделялся ярким пятном, которое днём можно было и не заметить. Его разложили недалеко от дороги, на небольшой полянке, и Юрек после недолгого колебания (а вдруг там нехорошие люди?) повернул лошадку в сторону приятных запахов, которые нёс с собой дым костра.
Но сразу к костру не подошёл. Достав из перемётной сумы пистолет и кинжал, он привязал лошадку к дереву, сказал ей на ухо: «Цыц!» — в полной уверенности, что кобылка его поймёт, и начал подбираться к костру так, как учили его запорожские пластуны, лучшие разведчики в подлунном мире. Под ногами Юрека не хрустнула ни одна сухая веточка, не зашелестел сухостой, не дрогнули листья кустарника, через который он пробирался как бесплотная тень, и тем не менее его присутствие было обнаружено.
У костра сидел всего один человек, да и тот был безоружный, если не считать увесистого посоха, который вполне мог сойти за боевую дубину. Судя по одеянию, — подряснику и скуфейке — это был монах-послушник. Лет ему минуло немного, он был лишь чуток постарше Юрека. Монах занимался весьма полезным делом — сосредоточенно глядя на костёр, он вращал вертел, на который была нанизана крупная заячья тушка. Казалось, он настолько увлёкся своим занятием, что ничего иного, кроме треска поленьев в костре, не слышит. Поэтому Юрек едва не ахнул от изумления, когда монах вдруг сказал:
— Подходи к костру, добрый человек! Негоже подбираться к людям, аки тать.
Юрек вышел из кустов и встретил испытующий взгляд глубоко посаженных глаз. Так мог смотреть, кто угодно, не только священнослужитель, но и разбойник, и шпион. После знакомства с Младеном Анастасиевичем он стал видеть почти в каждом человеке опасность. Один неверный шаг, неосторожное слово, сорвавшееся в пылу спора за столом таверны, — и ты уже в одной из двух башен зиндана, куда ведут Тюремные ворота Калемегдана, где палачи не только развяжут тебе язык, но ещё и отрежут его.
Кульчицкий вежливо поклонился, поздоровался и уклончиво ответил:
— Времена больно смутные, вот и приходится таиться.
— Да-а, времена... — Монах сокрушённо покивал головой. — Худые времена. Вы бы лошадку привели к костру. Неровен час, волки задерут. В последние годы их развелось чересчур много. Старые люди говорят, что это к войне.
— Извините за нескромный вопрос... но как вы узнали, что я рядом? — спросил Юрек. — Неужто услышали?
Монах рассмеялся.
— Сразу видно, что вы не лесной человек, — ответил он не без некоторого превосходства. — Вас выдали сороки. Они такой гвалт подняли, что только глухой не почуял бы вашего приближения. Притом на лошади: когда по лесной дороге движется одиночный пешеход, его сопровождает чаще всего одна сорока, а вот когда появляется конный, то в таком случае только держись — слетаются сороки со всего леса. Почему они устраивают такой «концерт», одному Богу известно. Но вы поторопитесь, а то дичина остынет. Приглашаю вас на совместную трапезу, окажите мне такую любезность...
