Книга Маркитант Его Величества, страница 56. Автор книги Виталий Гладкий

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Маркитант Его Величества»

Cтраница 56

В Ульме пришёл конец страданиям Федерико, который был совершенно разбит конной ездой, хотя и старался держаться мужественно и не обращать внимания на изрядно побитый кобчик и зудящие мозоли на заднем месте. Дальнейший путь до самой Вены предполагалось проделать по воде, что не могло не радовать гишпанца. Фуры и лошадей — своих, и тех, что нанял Алексашка, — Корнелиус ван дер Гатен оставил у знакомого коннозаводчика, который пообещал присматривать за животными и повозками до его возвращения, а с рейтарами расстался, полностью выплатив охране уговорённую сумму. За них он не беспокоился; рейтары тут же нашли себе по его протекции новую службу — сопровождать обоз знакомого голландского купца до Антверпена.

Груз до того времени, пока Корнелиус ван дер Гатен не решит проблему с фрахтом грузового судна, определили в амбар на площади перед собором. Сто лет назад его использовали как зерновой склад, но теперь в нём хранили всё, что угодно: вино, соль, бочки с сельдью и другие продукты, благо в амбаре всегда сухо и прохладно. Температура окружающего воздуха была постоянной головной болью Алексашки. Икра и сёмга, хорошо просоленные и закрытые в герметичные бочки, по идее, не могли испортиться. Но всё равно за грузом нужен был глаз да глаз. Если в горах приходилось кутаться от холода в тёплый кафтан, то на равнинах солнце пригревало изрядно, и Алексашка постоянно держал парусину, которой прикрывали бочки, предварительно её намочив и таким образом охлаждая свой товар.

Ильин-младший извёлся, дожидаясь, пока голландский купец решит свои проблемы, которые не ограничивались поисками подходящего плавательного средства. Корнелиус ван дер Гатен ещё и вёл переговоры с ульмскими купцами на предмет поставок сельди; но то его дела, а Ильину-младшему каждый день задержки казался медленной пыткой в подвале палача.

Естественно, от безделья он опять принялся за старое — стал, как и в Амстердаме, знакомиться с городом и обычаями швабов. Это было чертовски интересно, но Алексашку сильно утомила дорога (обоз ехал к Ульму почти месяц), и он старался больше глазеть и слушать, нежели болтаться по городу как бездомный кот. Правда, с немецким языком, который он знал, вышла заминка; швабы разговаривали как-то по-иному, и приходилось сильно напрягаться, чтобы понять их. Хорошо, Ульм был торговым городом со дня своего основания, поэтому народ в нём мог изъясняться на любом европейском языке. Расположенный на перекрёстке важных торговых путей, ведущих в Италию, город был одним из крупнейших в Германии, уступая по размеру только Нюрнбергу.

Однако лучшие времена Ульма уже остались в прошлом, и город постепенно хирел. Если раньше ульмские бумазеи и льняные полотна продавались в Генуе, Венеции, Женеве, Лионе, Нидерландах и даже в Англии с большой прибылью, то теперь мануфактурами в Европе никого не удивишь. Открытие Америки и основание морских путей в Индию стали для Ульма неприятным сюрпризом, не говоря уже о том, что английские и нидерландские ткани стали гораздо дешевле.

Тем не менее жизнь в городе если и не била ключом, то бурлила, как Дунай в горных теснинах, — но это для неосведомлённых. Горожане пытались сохранить устоявшийся быт и тщательно скрывали от посторонних свои проблемы. Но если учесть, что пятьдесят с лишним лет назад около пяти тысяч человек в Ульме стали жертвами свирепой чумы, а по окончании тридцатилетней войны город должен был возместить государству убытки в размере ста двадцати тысяч гульденов (это притом, что городская казна за время военных действий утратила около четырёх миллионов гульденов), то картина вырисовывалась и вовсе безрадостной.

Но эти вопросы волновали Алексашку меньше всего. Большей частью он торчал в гербергах — пивных тавернах (пиво у швабов было просто потрясающим!). Собственно, как и красное вино, которое называлось «троллингер». К пиву в герберге подавали «маульташен», с виду похожие на крохотные пирожки с очень вкусной начинкой, и Алексашка поглощал их в большом количестве. А когда наливался пивом под завязку, то шёл поглазеть на какую-нибудь невидаль. Так он попал на странный праздник, похожий на рыцарский турнир, только на воде. Вместо рыцарей в лодках находились простолюдины — рыбаки, крестьяне, торговцы, ремесленники, как мужчины, так и женщины, а в одной из лодок Алексашка заметил даже каких-то знатных господ, судя по богатой одежде.

Под барабанную дробь от противоположного берега Дуная (возле Ульма он неширок, а сам город раскинулся на левом берегу реки) отплыли три лодки, в которых находились по три гребца, а четвёртый был вооружён длинной тупой палкой. Этим импровизированным копьём нужно было столкнуть в воду противника, приплывшего с другого берега. Надо сказать, зрелище получилось захватывающим. Даже Алексашка орал как оглашённый, поддерживая «свою» лодку. Как он её выбрал, по каким признакам, Ильин-младший потом сам себе не смог объяснить, но результатом остался доволен — его лодочники-рыцари оказались в числе победителей этого необычного турнира.

Федерико по-прежнему большую часть времени проводил в гостинице. «Неужели он насолил ещё и немцам?» — думал Алексашка. Но ничего не спрашивал. «Пусть его», — думал он. В Вене они расстанутся, и на этом гишпанца можно будет выбросить из головы, хотя Алексашка и чувствовал к нему большое расположение.

Иногда в своих блужданиях по Ульму он забредал в такие места, где цивилизация, как таковая, практически отсутствовала. Они напоминали ему Архангельск. У амбара, где Алексашка хранил свой товар, протекали два рукава речушки, которую называли Блау. Она впадала в Дунай. На берегах Блау располагался квартал рыбаков и кожевенников. Он был очень живописен — узкие улочки, небольшие домики, старинные мосты и просто переходы с одного берега речки на другой, неистребимый запах рыбы и выделанных кож...

Была в Ульме и городская достопримечательность — Мясницкая башня. Она наклонилась в сторону собора, будто монашка во время молитвы перед образами. Казалось, что ещё немного и башня упадёт. Она и похожа была на монашку — сложенная из тёмного кирпича, чопорная и худая, словно после длительного поста.

Имелась у города и верфь — на правом берегу Дуная. Сто лет назад её основал баварский торговец Симон Бауэр, для которого и построили первое судно. Оно имело чёрно-белую окраску, и с той поры так стали красить все суда, спущенные на воду в Ульме. Путешествие по Дунаю от Ульма к Вене в качестве пассажира обходилось недёшево — примерно сто пятьдесят гульденов. Алексашка с невольной душевной дрожью в который раз подсчитывал количество оставшихся денег в мошне и соображал, что ему делать, если за свой груз ему придётся заплатить транспортной конторе больше, чем он предполагает.

Правда, Корнелиус ван дер Гатен обещал выручить его в случае финансовых затруднений, но Алексашка знал, что это может ему дорого обойтись. При всём том, голландский купец совсем не был поход на бескорыстного дядюшку. Как бы не пришлось потом отдавать ему половину своего груза за бесценок. Отец много чего рассказал своему наследнику о повадках европейских негоциантов...

Алексашка и голландский купец покинули Ульм спустя неделю по прибытии в город. Корнелиус ван дер Гатен нанял два вместительных каботьера, придуманных нормандскими корабельными мастерами и предназначенных для грузовых перевозок по рекам. Это были плоскодонные суда с удлинённым корпусом и прямым парусом, который на такой быстрой реке, как Дунай в его верхней части, практически не применялся. Главную роль в плавании исполняли рулевые вёсла и опытный лоцман. По совместительству он ещё претендовал и на роль гида, со смаком комментируя все речные красоты, которые мелькали мимо бортов каботьера как в калейдоскопе; по крайней мере, так казалось Алексашке.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация