Особенно любопытной была история Шток-им-Айзен-плац («Площади ствола в железе»), расположенного в начале улицы Грабен. Там и впрямь когда-то стояла толстая ель, от которой остался один ствол длиной примерно в две сажени, который сверху донизу был усажен шляпками забитых гвоздей. Эта ель была последним деревом Священной рощи идолопоклонников, существовавшей на месте площади в древние времена. Согласно старинному обычаю, каждый венский подмастерье слесаря или кузнеца по окончании обучения должен вбить гвоздь в это дерево. Судя по тому, как густо торчали гвозди, в ремесленных мастерских скоро некому будет работать, так как забить новый гвоздь просто негде; или новым мастерам придётся уезжать из Вены, или нужно отказаться от древней традиции, что для венцев, ревнителей старины, было немыслимо.
Алексашка от безделья долго ломал голову над этой проблемой, блуждая по городу, но так и не придумал, как быть новым подмастерьям. Другие мысли под наплывом впечатлений от Вены, похожих на вешний поток, просто не лезли ему в голову.
По вечерам он сиживал в хойригере (винной таверне) «Сломанная подкова». Это было большое заведение, где скапливалось много народа, и Алексашка терялся в толпе клиентов таверны, как камешек на морском берегу среди множества подобных. Его не прельщала перспектива привлечь к себе повышенное внимание, ему просто хотелось выпить доброго вина и послушать, что говорят люди. Компанию Алексашке, как обычно, составлял Федерико.
В Вене с ним случилась занимательная история, сразившая Ильина-младшего, что называется, наповал. Когда Алексашка распродал свой товар, гишпанец сказал:
— Александр Демьянович, нужна твоя подмога.
Ильин-младший воззрился на него с недоумением. Его предположение, что Федерико по приезде в столицу Австрии сразу же с ним распрощается, оказалось ложным. Гишпанец, как ни в чём не бывало, исполнял мелкие поручения Алексашки, словно по-прежнему находился в качестве слуги, только по городу с ним редко ходил, больше сидел в хойригере, наливаясь вином.
Вечером он являлся в гостиницу на изрядном подпитии и вполголоса пел странные песни, явно разбойничьего содержания. Похоже, Чёрный Кастилец по-настоящему расслабился только в Вене, где встретить собратьев по пиратскому ремеслу было практически невозможно.
— Только захвати оружие, — предупредил Федерико.
— Зачем? У меня нет желания ссориться с местными властями.
— Так надо. На всякий случай. Даю слово, что у меня нет намерений совершать какие-либо противоправные действия. Просто мне нужно забрать свои деньги, которые я отдал в рост одному еврею-негоцианту. Сам он куда-то потом исчез, зато в Вене живёт его родной брат-компаньон.
— Хочешь, чтобы я выступил в роли твоего телохранителя?
— Да, что-то вроде того.
— Но как ты докажешь, что дал деньги в рост? У тебя есть расписка?
— Ещё какая... — Федерико загадочно улыбнулся и достал из футляра свою подзорную трубу.
Немного поколдовав над ней, он разобрал подзорную трубу на части, и вытащил из тубуса тонкий золотой листок, на котором была выдавлена надпись.
— Вот расписка, — сказал он, показывая листок. — С полной гарантией, что забортная вода не смоет написанное. Здесь всё указано: когда еврей-ростовщик получил мои денежки, в какой сумме, какие проценты мне положены, есть его подпись и даже оттиск перстня-печатки.
— Осталось всего ничего — истребовать с еврея деньги, — не без сарказма ответил Алексашка. — Которые он уже давно считает своими.
— Поэтому мне и нужен напарник. — Тут в голосе Чёрного Кастильца прозвучала угроза: — А если мои денежки ростовщик замылит, то лучше бы ему на свет не родиться. Но это уже мои личные дела, ты останешься в стороне.
— Хорошенькое дельце... — вздохнул Алексашка и начал снаряжаться.
Назвался груздем — полезай в кузовок. Помочь гишпанцу вырвать свои деньги он просто обязан. Вот только чем закончится их «поход»...
В 1669 году император Леопольд I издал указ об изгнании евреев из Вены, Нижней и Верхней Австрии. Осенью того же года имперская полиция выселила около двух тысяч евреев, спустя год были высланы и остальные, в том числе самые богатые венские негоцианты, а главная синагога Вены стала церковью Святого Леопольда. Однако спустя какое-то время оказалось, что венский муниципалитет не в состоянии платить в казну те налоги, которые раньше платили евреи. Поэтому император был вынужден разрешить им поселиться в Богемии и Моравии, а также позволил приезжать на ярмарки в Нижнюю Австрию. Хотя указ об изгнании евреев из Австрии долго сохранял силу, вскоре после его издания отдельные негоцианты и ростовщики-евреи всё-таки вернулись в Вену, на что городские власти закрыли глаза.
Дом ростовщика Йоселя Беренса не отличался красотой, как другие здания Вены, но даже при беглом осмотре создавалось впечатление, что это маленькая крепость: мощные каменные стены, узкие высокие окна, которые в любой момент могли стать бойницами, вход защищал эркер, а дверь была сделана из крепчайшего морёного дуба и окована железом. У входа слонялись два бездельника, — вернее, делали вид, что они бездельники — в которых без труда можно было узнать представителей племени, гонимого австрийским императором. Это была охрана Йоселя Беренса.
Впрочем, мало кто из венцев знал, что еврей по имени Шмуэль Оппенхеймер, арестованный вместе с приближёнными из-за мошенничества (об этом раструбили по всей Австрии), освобождён из тюрьмы и приближен к императорскому двору. Леопольд, хотя и заявил, что опасно доверять еврею столь ответственный пост, поручил Оппенхеймеру единоличное снабжение армии в связи с предстоящей войной с Турцией.
— Херр Беренс сегодня не принимает, — заступил дорогу Федерико крепкий малый.
Он был в сюртуке, под которым угадывались очертания двух пистолетов.
— Меня примет, — с нагловатой ухмылкой ответил Чёрный Кастилец. — Передай своему господину, что человек принёс привет от его брата Лемана.
Охранник немного подумал, затем мрачно кивнул и без лишних слов исчез за дверью. Второй продолжал следить за двумя господами, вооружёнными как для сражения. По его виду можно было сообразить, что он, не задумываясь, начнёт стрелять при малейшем намёке на опасность. Но Федерико и Алексашка стояли смирно, полностью игнорируя охранника, будто он был пустым местом.
Вскоре в дверном проёме показался его товарищ и коротко бросил:
— Входите.
Гишпанец и Федерико зашли в дом и оказались в просторной комнате, похожей на молельный зал, в дальнем конце которого находилось возвышение, закрытое барьером. Впрочем, не исключено, что это было именно так, ведь все синагоги по приказу императора или разрушили, или превратили в церкви, склады и даже в хойригеры. Поэтому евреи устраивали моления в своих домах.
— Вам нужно сдать оружие, — потребовал охранник.
— Не много ли ты хочешь? — зло прищурился Чёрный Кастилец. — Снять с меня оружие можно только в одном случае. Не хочешь узнать, в каком именно?
