— У пиратов есть закон?! — удивился Алексашка.
— Ещё какой... Он называется «Кодексом» или «Статьями соглашения». У каждого капитана был свой кодекс, но в нём были и общие для всех статьи. Например, первая из них гласила, что для пирата существует лишь один закон — кодекс чести. В «Статьях» говорилось, что у пирата есть только одна семья — пиратское братство, что для него существует лишь один дом — корабль, что пират должен быть всегда готов рисковать своей жизнью... Ну и так далее. Но главной пунктом пиратского кодекса был следующий: самое страшное преступление для пирата — это предательство и трусость.
— О как...
— Да, именно так. Предатель и трус хуже самого мерзкого животного... Ладно, продолжим, не будем отвлекаться. Оказаться в лодке посреди моря, ещё та «забава». Островок, к которому я причалил, оказался крошечным, и долго оставаться на нём (да и чего ждать?) нельзя было. Первый же сильный шторм (не говоря уже о тайфунах) сулил мне гибель, ведь высокие волны свободно перекатывались через скалистую островную гряду, где я искал бы спасения от разбушевавшейся стихии. Поэтому мне поневоле пришлось взять курс в открытое море, надеясь достичь материка, который, по моим подсчётам, лежал на расстоянии в тысячу миль от меня. Но судьба и Господь — нужно сказать им огромное спасибо (в который раз!) — хранили меня. На четвёртые сутки плавания меня подобрал французский капер, который шёл в Европу. К счастью, меня не узнали, а я сплёл своим спасителям сказочку, что французский бриг, на котором я служил матросом, потопили голландцы (кстати, я его сам и потопил, поэтому название корабля мне не пришлось выдумывать). Это обстоятельство оказалось решающим в моей дальнейшей судьбе, тем более что я назвался гасконцем, благо язык Гаскони не очень отличается от испанского, да и французский я знал. Почему французы отнеслись ко мне благосклонно и не стали копать поглубже мои россказни? Не исключено, что некоторые подозрения у них были. Но дело в том, что на тот момент они вместе с испанцами воевали против голландцев, флот которых под командованием адмирала де Рюйтера одержал в 1673 году близ острова Тексел важную победу над объединёнными англо-французскими силами, и их сочувствие вкупе с патриотизмом позволили мне благополучно добраться до Европы.
Федерико на некоторое время умолк — набивал свою трубку табаком. Раскурив её и выпив вина, он продолжил:
— Однако, оставаться во Франции я не мог. Ведь я был слишком известной личностью в Европе и её колониях на Мейне. Меня могли узнать французские или английские каперы, или просто матросы, потому как моя физиономия слишком уж примелькалась. Да и документов у меня не было никаких. Поэтому я нанялся матросом на французский торговый корабль, который шёл в северные моря, благо среди южан охотников морозить задницу нашлось немного. Увы, для этого мне пришлось опуститься до низменного воровства — я украл матросскую книжку в одного из пьяненьких морячков. Но всё прошло гладко, и спустя два месяца я оказался в Архангельске, где и решил бросить якорь на некоторое время — пока моя «слава» не сойдёт на нет. Ну, а дальше ты всё знаешь...
Неожиданно в хойригере раздались приветственные крики, среди которых явственно прозвучало имя «Августин». Алексашка и Федерико посмотрели в сторону входной двери и увидели там молодого парня лет тридцати с волынкой в руках. Судя по его краснощёкому лицу, и особенно красному носу, он был не дурак хорошо выпить. Завсегдатаи «Сломанной подковы» наперебой приглашали его к своим столам:
— Августин! Иди к нам! Приветствуем тебя, Августин! Эй, парень, давно не виделись, уж не загордился ли ты? Сюда, сюда, вот свободное место!
Августин уселся и ему тут же нацедили полный кубок вина, который он выпил одним духом.
— Силён... — с уважением сказал Алексашка. — Кто эта местная знаменитость? — спросил он у соседа по столу, который присоединился к ним вместе со своим товарищем, едва Августин появился на пороге питейного заведения.
Столы в хойригере были длинными, как и скамьи, чтобы могли уместить многочисленную компанию, но гишпанец выбрал в дальнем конце небольшой, для четверых человек, дабы никто не мешал. И всё равно им пришлось потесниться — вечером не хватало мест.
— О, это наш талисман! — весело ответил венец. — Однажды с ним приключилась потрясающая история. Пятнадцать лет назад в Вене свирепствовала чума. Когда началась эта беда, Августин перебрался в «Сломанную подкову», где обычно играл на волынке по вечерам, и попытался утопить в вине своё горе, так как думал, что его конец уже близок. Однажды он напился до беспамятства, вышел из хойригера, чтобы справить малую нужду, и уснул прямо на улице возле «Сломанной подковы», где его и подобрали проезжавшие мимо гробовщики. Они собирали тела погибших от чумы. Спящего Августина приняли за покойника и бросили вместе с волынкой в яму неподалёку от дороги, где уже лежали десятки умерших от страшной болезни, для порядка немного присыпав землёй. Когда Августин проснулся и увидел, что окружён мёртвыми телами, обезображенными чумой, то с испугу начал орать, что было мочи, играть на волынке и петь песни, дабы доказать, что принадлежит к миру живых. Проходившие мимо люди услышали звуки музыки, узнали Августина и вытащили его из ямы. Но самое интересное — он не только не заразился чумой, на даже не простудился! Поэтому теперь все знают, что в «Сломанной подкове» подают вино, благодаря которому никакая зараза не пристанет к человеку.
Тут народ в хойригере зашумел пуще прежнего, раздались крики:
— Августин, сыграй нам свою песню! Просим, просим!
Долго упрашивать венскую знаменитость не пришлось. Спустя короткое время «Сломанную подкову» наполнили сочные звуки волынки, и завсегдатаи хойригера, обняв друг друга за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону в такт мелодии, дружно грянули:
— Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин!
Ах, мой милый Августин,
Всё прошло, всё!
Денег нет, счастья нет,
Всё прошло, Августин!
Ах, мой милый Августин,
Всё прошло, всё!
Песня вырвалась через открытую дверь на улицу, и Алексашке показалось, что её поёт весь город:
— Платья нет, шляпы нет,
В грязь упал Августин.
Ах, мой милый Августин,
Всё прошло, всё!..
Глава 17
Сражение у Безамберга
Разрушенные войсками Карла Лотарингского мосты через Рабу ненадолго остановили турецкую армию. За три дня османы, которыми руководил Али-ага, соорудили три моста на самой Рабе, а также девять мостов и дамбу через болота в устье Рабницы. Кроме того, ещё несколько мостов через Рабницу построили валахи и молдаване. В начале июля главные турецкие силы двинулись на Вену вслед за татарами, которые упорно преследовали отходящих австрийцев, нанося им значительные потери. Под Яварином остался сильный корпус под командованием Ибрагим-паши, который насчитывал двадцать тысяч человек. Его задачей были осада австрийской крепости и охрана мостов на Рабе и Рабнице.
