Элли смотрит на учительницу.
– Перестаньте так говорить. Может быть, вы и знаете, каково это – быть молодым, но вы понятия не имеете, каково это быть мной.
Мисс Барбер подается вперед, пристально глядя ей в глаза.
– Так расскажи мне.
Элли так долго держала все в себе. Ей не с кем было поговорить. А ведь можно выпустить все наружу, позволить плотине прорваться. Слова так и рвутся с ее губ.
«Моя мама умерла. Мой отец в тюрьме. Моего брата травят в школе. У моей бабушки проблемы с головой. Я работаю на трех работах – и это помимо школы, – чтобы хоть как-то сводить концы с концами. У меня нет друзей. Я никуда не хожу. Я изо всех сил стараюсь сохранить нашу семью вместе, но теперь уже не знаю, стоит ли оно того. Я просто хочу лечь и спать целый день. Целую неделю. Целую вечность».
Однако ничего этого Элли не говорит вслух. Она снова смотрит на свои потрепанные туфли и тихо бормочет:
– У меня всё в порядке, мисс.
Мисс Барбер вздыхает и хлопает себя ладонями по бедрам, показывая своим видом, что сдается.
– Ладно. Можешь идти.
Элли направляется к двери, таща за собой свой рюкзак, и оборачивается, когда мисс Барбер добавляет:
– Но я всегда готова тебя выслушать… Может, все-таки скажешь мне что-нибудь? Что хочешь. Хотя бы о чем ты сейчас думаешь.
Элли критически оглядывает ее несколько секунд и говорит:
– Наверное, вам стоит подумать о том, чтобы застегивать верхнюю пуговицу на своей блузке, если вы не хотите, чтобы все мальчики, сидящие в этом классе, отжаривали вас в своих мечтах по ночам.
Потом Элли уходит и отправляется на последний урок, который ей осталось отсидеть в сомнамбулическом состоянии, прежде чем можно будет пойти домой.
19
Шесть миллиардов «да» и одно «нет»
«Конурник-1» (Томас не может иначе называть эту груду металлолома) придерживается гринвичского времени, но, разумеется, самому Томасу от этого ни жарко ни холодно, когда вся его жизнь проходит в небольшом отсеке корабля, где он спит, ест, ходит в туалет и работает. Помимо основной кабины имеются еще небольшие отсеки, в которых хранится все необходимое и размещаются также какие-то гудящие и мигающие электронные панели. Корабль уже покинул земную орбиту и вышел на Гомановскую траекторию, то есть он летит с Земли на Марс не по прямой, а должен сделать своего рода петлю. Путь на Красную планету действительно поражает воображение. Конечно, Томас знает, что он не должен смотреть прямо на Солнце, учитывая отсутствие защитного фильтра земной атмосферы: для этой цели на корабле имеется специальный, сильно затемненный иллюминатор, но иногда он все же не может удержаться и быстро, краешком глаза, поглядывает в сторону светила, чтобы убедиться, что оно все еще там и все так же сияет в бесконечной ночи, не создавая теней в меланхолической зимней Англии.
Звонит директор Бауман.
– У вас какие-то проблемы с телефоном? Мы пытались дозвониться до вас несколько раз, но линия почему-то была занята.
– Да? Очень странно. – Томас не имеет ни малейшего желания пускаться в объяснения и рассказывать историю про Глэдис из Уигана. – Ну, наверное, это… из-за солнечных вспышек.
– Что ж, ладно, у меня для вас хорошая новость и еще… другая новость, – с чрезмерным энтузиазмом сообщает Бауман, что сразу же заставляет Томаса насторожиться.
– Давайте сначала плохую новость.
– Я не говорил, что она «плохая». Томас, вам представляется потрясающая возможность.
Возможности никогда не бывают потрясающими, когда тебе их кто-то навязывает. Так подсказывает Томасу его жизненный опыт.
– Продолжайте, – тоном человека, смирившегося со своей участью, говорит он.
– С нами сейчас находится гость, желающий поговорить с вами. В идеале, конечно, мы бы предпочли сделать это по видеосвязи, но… что поделаешь.
– Это что – опять та маленькая девочка? Из моей старой школы? На этот раз она придумала вопрос получше?
– Сейчас вы все узнаете. Я передаю трубку.
Следует пауза, а затем знакомый голос произносит:
– Томас. Это огромная, огромная честь!
«Интересно, для кого именно честь он имеет в виду», – задумывается Томас, но человек продолжает быстро говорить:
– Вы узнали, кто это?
Еще бы. Томас всегда старается избегать телевизионных шоу, к которым приложил руку этот человек, но он настолько вездесущ и влиятелен, что кажется коварным осьминогом, чья миссия состоит в том, чтобы доставать своими щупальцами до каждого уголка мира, распространяя повсюду торжество посредственности и фальши.
– О, Саймон Кэллоу! Вы один из моих самых любимых актеров!
После едва заметной паузы человек в трубке разражается смехом:
– Ха-ха-ха! Меня предупредили, что вы большой шутник, Томас. И еще мне сказали, что вы в некотором роде фанат музыки?..
– Да. Настоящей музыки.
– Именно так. Настоящей музыки. И как раз об этом я хочу поговорить с вами. Как вы смотрите на то… – здесь человек делает глубокий вдох, словно расстилая перед Томасом красную дорожку, – как вы смотрите на то, чтобы записать для нас из космоса кавер-версию абсолютно легендарного хита «Space Oddity»?
На несколько секунд Томас лишается дара речи.
– Да вы шутите!
В трубке снова слышится смех.
– О, нет, ничего подобного, Томас. Я говорю совершенно серьезно. Вы. Сидя в своей жестяной банке. Поете «Space Oddity». И я вам гарантирую, что к Рождеству эта песня будет в самом топе по всему миру.
– Нет.
– О, да! – восклицает человек в трубке. – И не одно «да», а шесть миллиардов «да». Это будет хорошо продаваться, Томас. Я уверен в этом на миллион процентов. Это будет настоящая бомба. Абсолютный, грандиозный, оглушительный успех!
– Нет.
– Да, да и тысячу раз да. Мы сделаем вас звездой, Томас Мейджор. Я собственной персоной, здесь и сейчас, жму на свою «Золотую кнопку». Если бы у меня был триллион «Золотых кнопок» и триллион рук, я давил бы ими всеми на эти кнопки. Вам предстоит не просто полет в один конец на Марс, а настоящий звездный путь к славе и овациям.
– Я должен сказать вам две вещи, – произносит Томас, прижимая трубку к уху плечом и подплывая к компьютеру. – Во-первых, вы не можете быть уверены на миллион процентов, поэтому бессмысленно так говорить. А во‐вторых, я говорил «нет» не потому, что не мог поверить своему счастью. Мое «нет» значит «нет», no, nein, non, ни за что, и отвалите от меня наконец!
Отыскав на компьютере то, что искал – «Spend Spend Spend», три минуты восемнадцать секунд едкого, диссонансного антиконсьюмеризма из дебютного альбома «The Slits» 1979 года, – Томас прикладывает телефонную трубку к компьютерному динамику и проигрывает песню до тех пор, пока у него не остается сомнений в том, что его омерзительный собеседник отключился.
