– Ладно, Шерро, оставь ее. Это какая-то сумасшедшая.
Глэдис поднимает глаза – в этот момент раздается удар грома и с неба обрушивается ливень.
– Настоящий дождь, – провозглашает Глэдис, произнося слова уголком рта и говоря голосом де Ниро, – смоет всю грязь с наших улиц.
– Кого это ты называешь грязью? – сверкнув глазами, спрашивает мальчишка.
– Шерро, пойдем позовем учителя, она точно чокнутая, – говорит другой из их компании.
Шерро прислоняется к ограждению.
– Э нет! Мы еще не поболтали с нашим деревенщиной.
– А вот его вы больше не тронете! – пронзительно кричит Глэдис. – Вы, мерзкие мальчишки, оставьте его в покое!
Шерро смеется отвратительным смехом прямо ей в лицо:
– А то что?
Глэдис встряхивает рукой дважды, и выскользнувшая из рукава скалка оказывается прямо в ее ладони. Глаза мальчишки расширяются, и он даже не пытается пошевелиться, в то время как Глэдис поднимает скалку и резко ударяет его по лбу.
– О! – вопит Шерро. – Больно же!
В этот момент слышатся крики, и Глэдис, обернувшись, видит толпу детей, выбегающих из школьных ворот. Она резко поворачивается и со всех ног ковыляет прочь, стаскивая с себя по пути шарф и сеточку для волос. Домой она доберется позже Джеймса и Элли, так что нужно придумать какое-то объяснение. Можно сказать, что она хотела сходить на могилу Билла. Женщина в светоотражающем жилете, переводящая детей через дорогу к автобусной остановке, с любопытством смотрит на Глэдис.
– Всё в порядке, мадам? – Она кидает взгляд на мальчишек. – Эти ученики вам не нагрубили?
– Вовсе нет, милая, – любезно отвечает Глэдис.
Учительница, с намокшими от дождя и прилипшими ко лбу волосами, машет рукой, управляя потоком детей через дорогу, и снова смотрит на Глэдис.
– Отвратительная погода.
Глэдис кивает и, наклонившись к женщине, произносит своим лучшим голосом де Ниро:
– Спасибо Господу за дождь, ведь он смоет всю грязь с наших улиц.
– Миссис Ормерод… – говорит полицейский, – вы признаете, что нанесли Оскару Шеррингтону удар по голове скалкой?
Глэдис пожимает плечами и вытягивает руки в сторону Кэлдербэнка, подставляя ему запястья.
– Я признаю свою вину. Забирайте меня. – Она смотрит на Элли: – Может, меня посадят в камеру по соседству с твоим отцом. Это было бы здорово, правда?
Констебль Кэлдербэнк делает пометку в своем блокноте и говорит:
– Миссис Ормерод, вы не возражаете, если я спрошу, сколько вам лет?
– В следующий день рождения исполнится семьдесят один.
Полицейский кивает, задумчиво постукивает карандашом по подбородку и закрывает свой блокнот. Элли хватает его за рукав черной куртки:
– Вы арестуете бабушку? За нападение?
– Я сделаю вот что, – говорит констебль Кэлдербэнк, – нанесу еще один визит мистеру Шеррингтону. Не знаю, известно ли тебе, Джеймс, что-нибудь о семье Оскара, но его отец – полковник-лейтенант в отставке.
– О боже! – Элли закрывает руками лицо. – Значит, он точно будет настаивать на разбирательстве?
– Он из тех, кто любит требовать соблюдения закона, – соглашается Кэлдербэнк. – Все закрутилось после того, как один из тех мальчишек рассказал своему отцу о случившемся, а тот сообщил все это мистеру Шеррингтону – наверное, во время встречи в каком-нибудь гольф-клубе. Шеррингтон получил подтверждение этой истории от своего сына и явился с жалобой к нам. Однако дело в том, что… скажем так, в истории Оскара нападавший был значительно крупнее, моложе и агрессивнее, чем, похоже, было на самом деле.
Элли смотрит на полицейского сквозь пальцы, не отрывая рук от лица:
– И?..
– Я отправлюсь к мистеру Шеррингтону, полковнику-лейтенанту в отставке, и сообщу ему, что человек, напавший на его сына, – это, по всей видимости, семидесятилетняя старушка ростом метр с кепкой, в своих меховых ботиночках и весом от силы сорок килограммов. Также я скажу, что если он решит продолжать это дело, то в результате, скорее всего, может возникнуть и серьезное разбирательство по поводу травли Джеймса Оскаром и его друзьями. – Констебль Кэлдербэнк улыбается. – Что-то мне подсказывает, что дальше все это не пойдет.
Полицейский допивает свой чай и поднимается. Элли, неожиданно для самой себя, обнимает его.
– О, спасибо вам! Спасибо!
Констебль Кэлдербэнк делает серьезное лицо.
– Миссис Ормерод, думаю, мне не нужно объяснять вам, что это не тот способ, которым можно решать подобные проблемы. И если Джеймса травят в школе, то администрация должна принять соответствующие меры. Ведь вы являетесь опекуном Джеймса, пока Даррен находится в тюрьме, верно?
Глэдис гордо улыбается:
– Совершенно верно.
– Что ж, я бы посоветовал вам сходить в школу и поговорить с директором. Они в состоянии пресечь все это на корню. Сейчас не так, как в прежние времена. Стараются следить, чтобы такого не было. – Констебль надевает свою фуражку. – Но, думаю, после моего разговора с мистером Шеррингтоном его сын Оскар вряд ли снова станет досаждать Джеймсу.
Кэлдербэнк кивает Джеймсу и Элли:
– Прощаюсь, не провожайте.
В дверях он останавливается и снова поворачивается к Глэдис:
– И пожалуйста, миссис Ормерод, не нужно больше играть ни в каких мстителей, хорошо? Забудьте все эти настоящие дожди, смывающие грязь с наших улиц. Мы ведь все прекрасно помним, чем заканчивается тот фильм.
Глэдис рассудительно кивает, и когда констебль Кэлдербэнк закрывает за собой дверь, Элли падает на диван, закинув голову назад и глядя в потолок:
– О боже!
Глэдис подается вперед в своем кресле.
– Мне очень жаль. Я не должна была этого делать. Но просто я очень разозлилась, когда Джеймс говорил мне об этих хулиганах, и я смотрела «Таксиста», и… о, Элли, мне очень, очень жаль, честное слово.
Элли смотрит на бабушку.
– А ты правда приложила его скалкой по голове?
Глэдис кивает, и глаза ее смеются.
– Видела бы ты его лицо!
И тут Элли тоже начинает смеяться, и ей делается от этого так хорошо, так легко. Она смеется не переставая, и слезы текут по ее щекам – но на этот раз это не слезы отчаяния, и для нее это очень странное и непривычное ощущение. Словно она, казалось, забыла, что такое смеяться, а теперь, снова вспомнив, не может остановиться.
Но в конце концов Джеймс, стоящий у двери на кухню, кричит:
– Вы что, совсем ничего не понимаете?
Элли делает глубокий вдох:
– Что?
– Чего вы смеетесь? – вопит он.
