Томас не знает, что ответить, и, вероятно, среагировав на тишину, Нед появляется в гостиной с чаем на подносе. Он ставит его на журнальный столик и говорит:
– Я буду на кухне…
– Нет, нет, всё в порядке. Думаю, мы уже сказали друг другу все, что должны были сказать наедине. Уф. А сейчас я прошу прощения, но мне нужно в туалет.
Дженет поднимается по лестнице, скрипя ступеньками, а Томас и Нед некоторое время настороженно друг на друга смотрят. Нед разливает чай и говорит:
– Должен поблагодарить вас за то, что вы согласились оформить развод без каких-либо проблем.
Томас пожимает плечами.
– Я не видел никакого смысла в том, чтобы устраивать волокиту. И если честно, если бы я в тот день не получил документы на развод, то не летел бы сейчас на Марс. Так что все сложилось как раз удачно.
Нед смотрит на него с любопытством.
– А вы действительно всему этому рады? Вам правда нравится идея полететь на Марс вот так, в полном одиночестве, с перспективой не увидеть ни одной живой души в течение ближайших лет двадцати?
Томас улыбается.
– Это просто замечательно. Мне надоела Земля. Мне надоели люди. В моем случае трудно придумать что-нибудь более подходящее.
Лицо Неда искажается гримасой.
– Нет, для меня это точно не подошло бы.
– Ну, разумеется – особенно учитывая, что у вас скоро должен родиться ребенок. Мои поздравления.
– Спасибо, – говорит Нед. – Хотя, конечно же, есть свои плюсы в том, чтобы избавиться от необходимости видеть некоторых людей… – Он поднимает бровь, ожидая ответа.
Томас принимает подачу.
– Да уж, нелегко все-таки проводить каждое Рождество и день рождения в Йорке?
– Настоящий кошмар, – соглашается Нед, и они оба смеются. Услышав шаги Дженет по лестнице, Нед поспешно меняет тему: – Ну, так что, какие у «Челси» шансы в этом сезоне?..
Прощаясь в дверях, Дженет по-дружески целует Томаса в щеку.
– Я рада, что мы с тобой встретились и поговорили. Чтобы не оставалось между нами никакой недосказанности. Но я до сих пор не могу поверить в то, что ты летишь на Марс.
– Да я сам иногда в это не верю, – говорит Томас.
Они оба смотрят на небо, пытаясь представить, каково это – находиться там. Дженет встряхивает головой:
– Боже. Кто бы мог подумать. На Марс!
Томас подыскивает нужные слова и в конце концов останавливается на:
– Я рад, что ты теперь счастлива.
Дженет улыбается.
– Я действительно счастлива, Томас. Счастливее, чем была когда-либо прежде. Надеюсь, это не прозвучит для тебя слишком обидно.
– Немного, – признает он. – Но зато честно.
– Я думаю, ничто в жизни не случается просто так. Как бы ужасно это ни звучало, но, наверное, все же к лучшему то, что я потеряла ребенка и потом поставила крест на этом. Мы были бы несчастливы с тобой.
– Возможно, мы были бы несчастливы, но наш ребенок… боже… он был бы уже почти подростком. – Томас делает паузу. – Мы можем с тобой еще раз поговорить? Может быть, перед моим отъездом?
Дженет слегка качает головой.
– Не думаю, что это хорошая идея. – Неожиданно для Томаса ее глаза наполняются слезами, и она быстро целует его еще раз. – Береги себя. И если у тебя будет возможность все-таки передумать, пока не поздно… что ж, ведь мир вовсе не так плох, как тебе кажется, понимаешь? Ты тоже можешь быть счастлив, если позволишь себе.
Томас печально улыбается.
– Я не уверен, что вообще умею быть счастливым, – говорит он и уходит прочь, не оглядываясь.
Поглощая очередной сухой продукт, Томас осознает, что все это время вспоминал свою последнюю встречу с Дженет, вместо того чтобы изучать инструкции по выходу в открытый космос. Он до сих пор не понимает, почему решил тогда позвонить по ее номеру, в результате чего попал к Глэдис Ормерод. Ведь они с Дженет уже окончательно попрощались. Все осталось в прошлом, и им уже не о чем было говорить. Поразмыслив некоторое время, Томас приходит к выводу: он хотел ей сказать, что понял, как это – быть счастливым, и что для него это значило оставить Землю, оставить их всех позади – и только в этом для него было настоящее счастье.
Но теперь он рад, что не дозвонился тогда до Дженет, а судьба вместо этого свела его с Ормеродами. Потому что иначе как бы он узнал? Как бы он узнал, что был не прав? Что он горячо и отчаянно, всем своим сердцем желал бы никуда не улетать.
62
Братья
В Центре управления сотрудники работают, конечно же, и ночью, но главным образом – особенно с тех пор, как на «Арес-1» возникли неполадки со связью – это лишь дежурная команда. Однако через полчаса после звонка Томаса Клаудии помещение наполняется техническими сотрудниками и менеджерами БриСпА. Бауман кричит на кого-то, требуя принести ему еще кофе, и таращит глаза на экраны. Поскольку камеры, дающие картинку самого корабля, недоступны, всё, что там есть, – это множество диагностических диаграмм, нечеткие изображения со спутников на орбитах Земли и Марса и стена какой-то серой ряби. Очевидно, именно тут должна быть прямая связь с «Арес-1», так что если Мейджор выполнит свое обещание, то скоро на этом экране появится малоприятная физиономия астронавта.
– Что именно он вам сказал? – недовольно спрашивает Бауман. – Вы уверены, что вам все это не приснилось?
Клаудия игнорирует второй вопрос и пересказывает слова Томаса. Бауман поглаживает свой небритый подбородок.
– Но он не может просто вот так взять, надеть скафандр и выйти в открытый космос, – говорит он. – Это не то же самое, что натянуть на себя комбинезон и выскочить из дома, чтобы полить цветочки в подвесных горшках.
– А что для этого нужно? – спрашивает Клаудия.
Бауман бросает на нее свирепый взгляд.
– Для начала ему нужно пройти адаптацию в течение… в общем, в течение многих часов. Он должен сидеть в скафандре и дышать чистым кислородом. Если он этого не сделает, из организма у него не выйдет азот.
– А что будет, если из организма у него не выйдет азот? – спрашивает Клаудия. Она уже начинает жалеть, что не отговорила Томаса от этого шага.
– У него может возникнуть декомпрессионная болезнь.
– Как у водолазов?
– Именно так. В крови образуются пузырьки газов. Это может вызвать весьма неприятные последствия.
– От этого можно… от этого можно погибнуть?
«Туда ему и дорога», – думает Бауман. Он понимает, что как рациональный человек не должен так думать. Однако он не может не признать в глубине души, что такое развитие событий вполне его устроило бы. Конечно, миллиарды фунтов, потраченные на оборудование, и сам проект – все это полетело бы к чертям, но… В воображении Баумана на мгновение рисуется, как Томас Мейджор в страшной агонии медленно умирает на большом экране. Клаудия, конечно же, всплакнет, но потом прижмется к Бауману, шепча: «Я думала, что мне нравится Мейджор, но на самом деле я проецировала на него свои подавленные чувства к вам». Бауман хмурится: могла бы Клаудия произнести нечто подобное? Что ж, об этом нужно будет поразмыслить на досуге.
