Они с Марией Игнатьевной вышли в сад, потом за калитку. Набежавшее было облако застыдилось портить такую красоту и крадучись исчезло. Небо опять стало звездным, ярко светила луна, и Дикой забеспокоился, что его увидят.
– Боишься, жена узнает, какие мы с тобой совещания проводим? – усмехнулась Кабанова. – Хорошо, хоть твоя Сонька не местная. Не знает, что мы с тобой еще в школе хороводились. Так и ходили втроем: ты, я да Иван. И про сына моего никто в Калинове правды не знает. Муж мой умел молчать. Только это, похоже, и умел. Каждое слово будто клещами из него тянула.
Она говорила тихо. Улица была пуста. Редкие огни еще светились в окнах, да брехали собаки. Но как-то лениво: жара.
Где-то недалеко проехала машина. Мария Игнатьевна поежилась:
– Дальше не пойду. Ночка-то, а? Прямо как по заказу.
– Что правда, то правда, – откликнулся Дикой.
Потом, воровато оглянувшись, поцеловал ее и шагнул в темноту.
День третий
Да, ночь была как по заказу. Такие бывают лишь в середине лета, не затененные возвратными заморозками и не затуманенные дыханием осени, которая еще не постучалась в дверь. Остановилась вдалеке и сама залюбовалась, очарованная. Таких ночей выпадает в году немного, тихих, светлых. Закаты без резкого похолодания, восходы без обильной росы, а между ними ровное тепло, как в едва разогретой духовке. Из-за дикой дневной жары комарье куда-то сгинуло, и только белесые ночные бабочки залетали на открытые веранды и в беседки, но стремились не к людям, которые нежились в прохладных сумерках, а на огни и поэтому не докучали.
В такие ночи хочется мечтать, старикам предаваться приятным воспоминаниям, а молодым – любить. Так все и было.
Катерина с Борисом мчались в красном кабриолете за город, к реке, если по калиновским разбитым дорогам вообще можно было мчаться. Но Борис выжимал из своей спортивной машины все. Ему не терпелось поскорее оказаться на пляже, там же, где и вчера, и где Борис пережил такие волшебные мгновения, которые не забываются и с годами. Он и в самом деле влюбился. Катерина была такая красивая и такая восторженная, словно бы он нечаянно разбудил вулкан. И тот сначала заискрил, забурлил, сотрясаемый подземными толчками, а потом из его жерла потоками полилась огненная лава.
Но сам Борис был способен лишь на такую любовь, которая не требовала от него жертвы. Его уже лишили привычного комфорта: яркой столичной жизни, хороших дорог, сверкающих огнями аэропортов, а они, как тумблер, мгновенно переключали мысли с бесконечных проблем родного отечества на беззаботный туризм. Бориса, этого балованного ребенка, лишили обожаемой Европы, уютных шале в Швейцарских Альпах, зажигательных пляжей Ибицы, идеальных травяных английских кортов, азартного Монте-Карло и вальяжной Ниццы… Хватит уже с него, Бориса Стасова, плейбоя и столичной знаменитости, прозябания в глубокой провинции! И зачем он только сюда приехал?
Борис рассчитывал отсидеться у дяди в Калинове, пока все не утрясется. Пока на дворе лето, и можно рассматривать этот провинциальный вояж как забавное приключение. Бабка Анфиса красавца внука обожала, он напоминал ей первую любовь, и старуха охотно ссужала Бориса деньгами втайне от сына. И науськивала:
– Нечего тебе здесь делать, в Калинове. Осенью вернешься в Москву.
– А деньги, бабушка? Где и на что жить?
– Небось, у деда связи-то остались. У того, московского. Неужели не найдут тебе непыльную работенку? Хоть в том же банке, только в московском.
– Так я работать-то не привык, – смеялся Борис.
– Значит, надо жениться с выгодой. Ты, как-никак, Стасов!
– Увы! Мы с сестрой теперь изгои. Все знают про наши огромные долги. Ты бы поговорила с дядей, бабушка, – вкрадчиво говорил Борис. – У него есть деньги, я знаю. Дядя прижимист, я полагаю, он капиталец-то скопил за столько лет мэрства. Помог бы мне по-родственному.
– Так и ты ему сначала угоди, – вздыхала бабка Анфиса. – А то живете, как кошка с собакой. Он лает, ты царапаешься. Да подластись ты к нему. Сделай, как он хочет.
– Да если бы это только от меня зависело…
Борис не привык строить планы. Он жил одним днем и ни чему и ни к кому надолго не привязывался. Этакий мотылек, всегда летящий на огонь зажженной свечи. Но Борису вполне хватало возле нее согреться, не бросаясь в само пламя. Ему сейчас было хорошо. Он ехал на отличной машине, у него завелись деньги, и рядом сидела самая красивая в мире женщина. Поэтому настроение у Бориса было прекрасное. И он был само очарование. Катерина смотрела на него и таяла. Милый, нежный мальчик, такой нездешний, словно с другой планеты.
Да так оно и есть. Тот мир, из которого прибыл сюда Борис, населяют не люди, а какие-то инопланетяне. Они тратят деньги не считая, живут роскошно, нигде не работая, сами о себе распускают сплетни, чтобы оставаться ньюсмейкерами в инете, и лгут, как дышат, не опасаясь, что их поймают на слове. Ну и что? Кто поймает-то? Мещане? Обыватели? И сами же за это заплатят, устроив в блогах и на форумах грызню.
Это у них в Калинове боятся ославиться, поэтому надолго Борис здесь не задержится. Скоро ему станет так скучно, что он, не считаясь ни с чем, вернется в Москву. Хорошо было бы уехать с ним.
– Не могу поверить, что ты вышла за Кабанова, – сказал ей вчера Борис, после того как они, уставшие и счастливые, поднялись в отель и ждали за столиком на веранде Варю с Кудряшом. – Уж конечно, не из-за денег. А почему?
Она не могла ему соврать, но и правды говорить не хотела. Зачем его расстраивать? Они ведь с Кудряшом друзья. Признаться Борису, что она просто-напросто спряталась за высоким кабановским забором, потому что ее сердце леденело от ужаса, едва только приближался Кудряш? А он умел быть настойчивым. Это ее пугало, Катерина боялась, что от страха уступит, и тогда ее жизнь превратится в кошмар.
Но и в доме у Кабановых жизнь оказалась не сахар. Возможно, что Катерина и прогадала. С Тихоном ее свела мать. По старинке привела на смотрины после того, как, подойдя воскресным утром к Мельничихе на рынке, Мария Игнатьевна сказала ей:
– Моему сыну очень нравится ваша дочь. Поговорите с ней. И если она согласна, мы вас ждем сегодня на ужин.
Тихон Кабанов заглядывался на Катю Мельникову, когда она еще училась в школе. А кто, скажите, из калиновских парней не заглядывался на первую красавицу? Катерина отметила, что единственный сын Кабанихи не злой, застенчивый, по-своему привлекательный, а главное, у него есть свой дом. А вокруг этого дома – высокий глухой забор, который Кудряшу, даже с его настойчивостью и неразборчивостью в средствах, ни за что не преодолеть.
Катерина поначалу даже любила мужа. Какой-то недоразвитой любовью, похожей на недоношенного младенца. Который так и не выправился, не окреп, а следовательно, не выжил. Потому что Тихон ему никак не помог. В жене он прежде всего ценил ее красоту, ее же и любил. Но долгих разговоров избегал, они с Катериной говорили на разных языках. Она всегда была фантазеркой, да еще и эта детская история с грозой…
