– Явилась! – буркнула она. – Чего надо?
– Тетя Клава, это вы сказали маме про мои фотографии, выложенные в инете? И о том, что весь город это обсуждает? Но зачем?! Что мы вам сделали?! Зачем вы с нами так?!
– Делать мне больше нечего, как по соседям ходить! У меня огород, куры-кролики, да еще Вовку вон навязали, – соседка кивнула на белобрысого мальчишку, копающегося в зарослях садовой земляники. – Что ж ты зеленые ягоды рвешь, паразит?! Терпения нет дождаться, когда поспеет!
Мальчишка, не слушая бабушку, упрямо набивал зеленой клубникой рот.
– Но откуда тогда мама узнала?! А она узнала, я в этом уверена!
– Машина приезжала.
– Когда?!
– Вроде как недавно. Может, час назад, а может, и побольше.
– Какая машина?
– А я в них разбираюсь? Это вы, богатеи, на машинах разъезжаете. Знаю только, что не русская.
– Большая, черная? Джип?
– Этот я знаю. Нет. Красная.
– Спортивная с откидным верхом? – упавшим голосом спросила Катерина.
Ей не хотелось даже думать, что к маме приезжал Борис. Только не это.
– А я в них разбираюсь? – повторила соседка и воинственно поправила платок на голове. – Шла бы ты отсюда. Не о чем нам говорить. Я тебе так скажу: совести у тебя нет. У кого муж не пьет? Нет таких в Калинове. Скажи спасибо, что он у тебя вообще есть, муж. Так нет! С мальчишкой загуляла!
– Не вам обсуждать мою личную жизнь, – машинально отмахнулась Катерина.
– Ишь, гордячка! А не нам – так и уезжай отсюда. И ко мне больше не приходи, слышишь? Замараться боюсь.
Катерина молча направилась к калитке. Уже открыв ее, она услышала:
– Теть, погоди!
К ней несся белобрысый Вовка. Она остановилась.
– Теть, у тебя конфетки есть?
– Не знаю. С собой нет. Дома надо будет поискать.
– А денежка?
– Зачем тебе денежка?
– Мороженое куплю.
Катерина пошарила в кармане джинсов и нашла там пятидесятирублевую купюру, сдачу с поездки в автобусе:
– Держи.
– Это «мерс» был, – деловито сказал мальчишка, разглаживая смятую денежку.
– Что? – вздрогнула она. – К маме приезжал красный «Мерседес»? А ты не ошибся, мальчик?
– Чего я, в тачках не разбираюсь?
Вовка убежал, а она вышла за калитку и устало прислонилась к забору. Вот и все. Она осталась совсем одна.
День десятый
Эта ночь стала для нее кошмаром. Катерина привыкла к тому, что здесь живет мама. Дом был раньше полон ее запахами: сладкие духи и лаванда, а еще корица, которой мама посыпала плюшки, дешевый стиральный порошок и травяной шампунь. Повсюду лежала мамина работа: отрезы ткани, портновские ножницы, разноцветные нитки, мотки шерсти и гадальные карты. Хотя Мельничиха давно уже не гадала клиентам, но пасьянсы раскладывать любила, на загад. Сойдется – значит, все будет хорошо. А нет – так надо раскладывать еще раз, и еще, пока не сойдется, прогонять беду. Все это были наивные женские хитрости, но, как ни странно, успокаивало.
По ночам Катерина слышала мамино дыхание и ее возню в кровати, из-за бессонницы. Но Катерине это не мешало. Они были одним целым: мама и дом. Здесь прошло Катеринино детство, отсюда она пошла в школу, потом поехала в училище и сюда возвращалась из мужнина дома, как в тихую гавань.
Теперь же в доме пахло лекарствами и было убийственно тихо. Из него словно душа ушла, и он превратился в пока еще живого мертвеца. Но жизни ему осталось без души совсем немного.
А за окном завывал ветер, его только и было слышно. Он выл и стонал, словно оркестр, состоящий из привидений, издавая какие-то нечеловеческие, загробные и зловещие звуки. То и дело что-то падало: то лопата, то грабли, то стулья в беседке. Привидения обступили дом и, рассерженные надвигающимся ненастьем, требовали их впустить.
Катерина лежала, накрывшись с головой одеялом, и мелко дрожала. Она не знала, что теперь делать. Ехать в больницу к маме? Вряд ли пустят, да и мама не выйдет из ступора, пока дочь сидит рядом. Потому что надо будет посмотреть друг другу в глаза и что-то обеим сказать. А что тут скажешь? Дочка, как ты могла?
Я любила, мама… Ведь и ты любила. Родила же ты меня, не побоявшись пересудов. Тебе тоже было тяжело.
«Хоть бы ребенок был, – затосковала Катерина. – Все равно от кого, от мужа или от Бориса. Мой ребенок. Я бы все ради него перенесла». Но забеременеть она так и не смогла. Это усугубляло свалившиеся на нее беды. Жить не для кого и незачем. Она осталась совсем одна.
Катерина схватилась было за телефон: позвонить Борису. Ее любовь уже не пылала, как факел, а еле теплилась, словно свеча в ночи, но пока ее не задуло ветром и не залило дождем, Катерина видела хоть какой-то смысл в своей жизни. Но она быстро спохватилась. Борис наверняка уже спит и вряд ли ответит на звонок.
А больше поговорить не с кем. О Варе даже думать было страшно, сердце от этого стыло. Как она могла?! Вот и получается, что Катерине не к кому теперь идти, не у кого искать спасения.
Да еще на Калинов надвигалась страшная гроза. Чуть ли не первая гроза с начала лета. Воздух был настолько сух, что при первой же сверкнувшей молнии готов был вспыхнуть, как стог прошлогодней соломы. Небо давно уже окаменело без воды и растрескалось, смотреть на него было страшно. Вот-вот оно с грохотом обрушится на город. Достаточно одного-двух ударов молнии. Гроза идет настолько сильная, что не миновать пожаров. Катерина с ужасом вспоминала ту весеннюю грозу, после которой с год молчала. А потом долго заикалась. Вспоминала огромный факел буквально в двух шагах, его жар, опаливший волосы, отчаянный крик мамы:
– Катя!!!
Тогда мама ее спасла. А теперь некому.
Катерина со стоном перевернулась на другой бок. Сна не было, все ее тело опять пылало. Но температура у нее не поднялась, Катерина это знала. Потому что это была не болезнь. Ее смерть, похоже, пришла вместе с огромной грозовой тучей. И молния целит прямо в нее. Недаром мама предупреждала: бойся, дочка, грозы.
Гроза…
Утро не принесло Катерине облегчения. Она по-прежнему не хотела ни есть, ни пить. Хотела спать, но уснуть не могла. Своего тела она не чувствовала, только боль. Не физическую, голова будто пылала от мыслей о грозе, о смерти.
Она лежала, не в силах подняться, и слушала завывания ветра. За окном было темно от туч. В одиннадцать позвонил Тихон. Сказал:
– Слышь, ты, не дури. Ты мне пока жена.
Катерина поняла, что он уже принял. Если она вдруг вернется к мужу, будет только хуже. Раньше Тихон отгораживался при помощи алкоголя от матери, а теперь он будет прибегать к нему и для того, чтобы отгородиться от жены. Забыть о ее измене. То есть пить с удвоенной силой.
