– Есть что добавить по поводу причины смерти?
Колин подходит к трупу и показывает на вмятины в черепе.
– Ударов было два. Первый вот здесь – после него она, скорее всего, потеряла сознание. Потом здесь, видишь? Повреждения куда серьезнее. Второй удар ее и убил, вызвав, в отличие от первого, обильную потерю крови. Орудие однозначно было заостренным.
Ужинать как-то перехотелось.
– Вы, наверное, уже запросили стоматологическую карту Ханны Гардинер? – спрашивает, выпрямившись, Бодди.
Я киваю.
– А Чаллоу обыскивает дом, но пока ничего.
– Если она умерла там, следы найдутся, не сомневайтесь.
Снаружи поднимается ветер, в стекло стучит дождь.
– Почему вы хотели, чтобы я пришел один?
– Я не сразу заметил… – Бодди берет со столика металлический поднос. – Вот что я нашел под черепом, когда мы подняли кости.
Полоска высохшего серого пластика. Клейкая лента.
– Значит, ей заклеили рот.
– Заклеили рот и связали, – подтверждает Бодди. – Теперь вы понимаете, почему не стоило никого приводить с собой?
По выражению моего лица становится ясно, что я не понимаю.
– Ну же, Фаули, шевелите мозгами – связанные руки, разбитый череп, труп лежит лицом вниз… Писаки быстро найдут связь с телами, найденными на Уиттенхэм-Клампс, так что подумайте хорошенько перед тем, как выпускать официальное заявление.
– Черт!
– Вот именно. Не знаю, как вам, а нам и так жутковато. Не хватало еще заголовков, где большими буквами написано «ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ»…
* * *
Крис Гислингхэм открывает дверь ногой. Воспользовался бы руками, не будь они полны покупок: подгузники, влажные салфетки, детская присыпка… И зачем такому маленькому беспомощному существу столько всего?
– Я дома! – кричит он.
– Мы здесь.
Гислингхэм бросает пакеты на кухне и идет в гостиную, где Джанет, его жена, укачивает их сына. Вид у нее одновременно утомленный и восторженный, как и последние несколько месяцев. Прошлой ночью они почти не спали. Крис целует пахнущего присыпкой и печеньем малыша Билли, тот в ответ смотрит на отца большими глазами. Гислингхэм нежно гладит его по голове и садится рядом на диван.
– Все хорошо?
– К нам приходила милая патронажная сестра, правда, Билли? И сказала, что ты очень подрос. – Джанет целует его в лоб, а Билли пухлой ручонкой тянется к ее волосам.
– Ты вроде собиралась по магазинам с сестрой?
– Билли немного зашмыгал носом, так что я не пошла. Не стоит рисковать. В другой раз.
Гислингхэм пытается вспомнить, когда его жена последний раз выходила из дома. Она ни на минуту не отходит от малыша – не пора ли бить тревогу?
– Тебе ведь тоже нужен свежий воздух, – говорит он, стараясь скрыть беспокойство в голосе. – Может, в выходные покормим уток? Тебе ведь понравится, Билли, правда? – Гислингхэм щекочет мальчишку под подбородком, и тот визжит от восторга.
– Посмотрим, – неопределенно отвечает Джанет. – Все будет зависеть от погоды.
– Кстати, о погоде – тут просто дышать нечем. – Он ослабляет галстук. – Мы вроде выключили отопление?
– Днем было как-то прохладно, поэтому я опять включила.
«Не стоит рисковать», – мысленно заканчивает за жену Гислингхэм. Они десять лет пытались завести ребенка, и преждевременные роды едва не вылились в трагедию, из-за чего теперь Джанет защищает Билли, согревает Билли, следит за его ростом, весом и мельчайшим продвижением в развитии. В ее жизни больше нет места ни для чего и уж тем более для готовки.
– Опять пицца? – спрашивает в итоге Крис.
– В холодильнике, – рассеянно отзывается Джанет, пересаживая малыша. – Погреешь ему бутылочку?
Гислингхэм встает и идет на кухню. Почти вся еда в холодильнике – не считая коробки с пиццей, прилипшей к задней стенке, – что-то протертое, что-то размятое или молоко. Крис ставит пиццу в микроволновку и включает подогреватель бутылочек. Когда через пять минут он возвращается в гостиную, Джанет уже спит, откинувшись на спинку дивана.
Крис осторожно забирает сына из рук жены и прислоняет к своему плечу.
– Ну что, Билли, давай-ка мы с тобой немного попьем перед сном…
* * *
Алекс приходит около полуночи. Думает, что я в постели, потому что в гостиной выключен свет, и несколько секунд я наблюдаю за тем, как она ведет себя, когда уверена, что никто не смотрит. Бросив сумку у двери, Алекс любуется собой в зеркале. Она красивая, моя жена, и всегда была красивой. Из тех, на кого непременно обращают внимание, если она заходит в комнату. Темные волосы и переменчивого цвета глаза, которые при одном освещении фиолетовые, а при другом – почти бирюзовые. На каблуках Алекс выше меня, и, если вам интересно, я этим совсем не заморочен. Она подносит руки к лицу, разглаживает морщинки у глаз, поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, в какой-то момент, видимо, замечает меня в зеркале – и резко оборачивается. Щеки ее порозовели.
– Адам? Ты меня до чертиков напугал… Чего сидишь тут в темноте?
Я беру бокал и допиваю остатки мерло.
– Просто размышляю.
Алекс усаживается на подлокотник дивана напротив.
– Тяжелый день?
Я киваю.
– Работаю над делом на Фрэмптон-роуд.
– Видела в новостях… Все так ужасно, как рассказывают?
– Хуже. Днем мы нашли в доме тело. Предполагаем, что это Ханна Гардинер, но прессе пока не сообщали.
– А ее мужу?
– Нет. Личность еще не подтверждена, и я не стану лишний раз напоминать ему о трагедии, если не буду полностью уверен.
– Что с девушкой из подвала?
– Пребывает в шоке, по словам Эверетт. Не говорит. Похоже, не помнит, как ее зовут и что у нее есть ребенок. Заорала, как только увидела его.
Алекс молчит и опускает взгляд. Я знаю, о чем она думает, прекрасно знаю. Разве можно забыть о своем ребенке? Разве можно, потеряв малыша, не хотеть завести еще одного? Интересно, поднимет ли она снова этот вопрос? Ответом являются ее боль, ее потребность и ее мысли.
– А у тебя как вечер прошел? – спрашиваю я после ее невысказанных слов.
– Хорошо. Под конец остались только я и Эмма.
– Кажется, я такую не знаю.
– Я и сама ее сто лет не видела. Работает в городском совете, занимается устройством детей в новые семьи… – Алекс не смотрит мне в глаза.
– Усыновление, опекунство и все такое?
– Ага, – отвечает она, глядя в сторону.
Я делаю глубокий вдох.
