– Есть что-нибудь?
– Ага. «Пальчики» Уолша полностью совпадают с неидентифицированными отпечатками из подвала и кухни. А еще – и тут начинается самое интересное – со следами в сарае. Правда, только на банках из-под краски и садовых инструментах.
– Так вы будете его допрашивать?
– Ему точно придется кое-что объяснить, – Гислингхэм кивает.
На экране видно, что в комнату заходит Куинн и осматривается в поисках Гиса.
– Ой, кажется, мне пора.
Эверетт продолжает наблюдать: Гислингхэм отодвигает стул и садится рядом с Куинном.
– Мистер Уолш, я детектив-сержант Гарет Куинн. С детективом-констеблем Гислингхэмом вы уже знакомы. Для записи подтверждаю, что вам зачитали права…
– И это, простите, какая-то нелепость, бюрократическая ошибка. Я не имею никакого отношения к этой абсурдной ситуации.
– Разве? – Подняв бровь, Куинн открывает папку. – Нам только что подтвердили, что некоторые отпечатки, найденные в доме номер тридцать три по Фрэмптон-роуд, совпадают с вашими.
– Ну и что тут такого? Я бывал там несколько раз. Правда, уже давно.
– Когда вы были в доме последний раз?
– Точно сказать не могу. Наверное, осенью две тысячи четырнадцатого. В октябре приезжал на конференцию в Оксфорд и заглянул к Биллу на пару минут. Если честно, я перестал заходить к нему после смерти Присциллы.
Теперь удивляется Гислингхэм – слова Уолша звучат странно, учитывая мнение людей о Присцилле.
– То есть вы с ней ладили?
– Признаться, она была ужасной женщиной. Злобной сукой, которая разрушила первый брак Билла, хотя сейчас, насколько мне известно, это не считается чем-то зазорным. Она превратила последние годы жизни моей тети в ад. Я специально приезжал лишь тогда, когда она отсутствовала дома.
– И как часто?
– Пока Нэнси была жива, – каждые четыре-пять месяцев. И не больше раза в год после того, как Билл женился на Присцилле.
– Так почему вы перестали бывать у Харпера после ее смерти? Напротив, это лишь облегчило бы ваше общение.
Уолш откидывается на спинку стула.
– Даже не знаю, просто так получилось. Не стоит искать в этом какие-то скрытые мотивы, констебль.
– Выходит, вы бросили навещать старика как раз в тот момент, когда он больше всего нуждался в уходе? – не сдается Гислингхэм. – Он остался один, начал сдавать, проявились симптомы деменции…
– Я ничего не знал о болезни, – выпаливает Уолш.
– Ну, естественно, вам же было не до него.
Уолш отворачивается.
– На этом дело не закончилось, верно? – говорит Куинн. – Вы разругались в пух и прах, насколько нам известно.
– Чепуха.
– Вас видели.
Уолш бросает на него испепеляющий взгляд.
– Если вы имеете в виду старушку с его улицы, то сомневаюсь, что ее можно считать надежным свидетелем.
Воцаряется тишина. Уолш барабанит пальцами по своим бедрам.
Стук в дверь, в комнату заглядывает Эрика Сомер с кипой бумаг в руке. Она пытается привлечь внимание Куинна, но тот делает вид, что не замечает.
– Сержант, можно вас на пару слов?
– Мы еще не закончили с допросом, констебль Сомер.
– Я вижу, сержант.
Гислингхэм понимает, что Сомер пришла с чем-то важным, хоть Куинн и не желает это признать. Он идет к двери. На мониторе Эверетт видит, как раздражается Куинн. В итоге Гислингхэм возвращается в комнату, а Сомер следует за ним. Она садится в дальний угол лицом к сержанту, но тот по-прежнему отводит глаза.
Крис кладет бумаги на стол, достает из стопки один листок с фотографией и показывает Уолшу.
– Знаете, что это, мистер Уолш?
Тот смотрит на снимок, едва заметно ерзая на стуле.
– Нет, сразу вот так не скажу.
– А я думаю, вы отлично знаете. У вас ведь такой есть.
Уолш скрещивает руки на груди.
– И что? При чем тут обычный шкафчик?
– Не совсем обычный. Наоборот, это специальный шкаф для хранения особых статуэток, которые как раз имеются у доктора Харпера. Они указаны здесь, – он тыкает во второй листок, – в списке страхования домашнего имущества. Правда, вот что странно – я не заметил ни одной фигурки в доме Харпера. Зато я видел точно такой же шкафчик в вашей гостиной.
Гислингхэм чувствует, что Куинн смотрит на него в упор. Сержант терпеть не может, когда его застают врасплох.
– Итак, мистер Уолш, – быстро добавляет Гислингхэм, – давайте не станем терять время. Рассказывайте, что это за штука.
Губы Уолша гневно сжались в тонкую линию.
– Мой дед был дипломатом и после войны много лет провел в Японии. Там он собрал большую коллекцию нэцке.
– Что, простите? – Куинн откладывает ручку и поднимает глаза.
– Вы понятия не имеете, о чем идет речь, да? – усмехается Уолш, изогнув бровь.
Однако с Куинном шутить не стоит.
– Что ж, просветите меня.
– Нэцке – это такие миниатюрные резные фигурки, – отвечает Сомер вместо Уолша. – Когда-то они были частью традиционного японского одеяния. Что-то вроде объемных пуговиц.
Уолш улыбается Куинну:
– Похоже, ваша коллега осведомлена куда лучше вас.
Сержант бросает на него злобный взгляд:
– И во сколько оценивается эта коллекция?
– Всего в пару сотен фунтов, – небрежно бросает Уолш. – Ценность ее заключается совсем в другом – это память. Дедушка оставил фигурки Нэнси, и я решил, что после смерти тети они должны вернуться в семью.
– Доктор Харпер, видимо, был против?
На мгновение лицо Уолша искажается от гнева.
– Да, он возражал. Видите ли, фигурки очень нравились Присцилле. Харпер ясно дал понять, что она их не отдаст.
«Ну еще бы», – подумал Куинн, а вслух сказал:
– Понятно. А после ее смерти вы решили снова попытать удачи?
– Да, вы очень красноречиво выразились. Я опять поехал к Биллу.
– И он опять вас отшил. Поэтому вы и поругались.
Гислингхэм иронично улыбается: он не устает повторять, что бывает только два мотива преступлений – из-за любви или из-за денег. А иногда из-за любви и денег одновременно.
Уолш уже завелся:
– Он не имел права! Эти фигурки – часть семейной истории, часть наследия…
– Где же они теперь?
– В смысле? – изумляется Уолш.
– Как упомянул детектив-констебль Гислингхэм, в доме Харпера статуэток нет. У вас же при этом имеется специальный шкафчик для их хранения.
