– Ну, дружок, что это ты тут устроил?
* * *
Когда через полчаса Алекс выходит, я курю в саду. На улице свежо, трава покрылась росой, еще не совсем стемнело. Она собирается включить свет, но я ее останавливаю. О некоторых вещах лучше говорить в полумраке.
Супруга подает мне бокал вина и садится рядом.
– Он уснул. Наконец-то. – Смотрит в сторону сада. – Видишь, вон там лаванда, которую мы посадили в прошлом году? Пчелы так и жужжат вокруг нее. Надо будет показать ему.
Я затягиваюсь, не спешу прерывать молчание.
– Трудный день? – осторожно спрашивает Алекс, как бы позволяя мне все рассказать, если я хочу.
– Каждый раз, когда я думаю, что это дело раскрыто, в нем появляются новые детали. Новые – и все более ужасающие.
– Куда хуже? Бедняжку держали в подвале и насиловали. Ханну Гардинер забили до смерти…
– Утром мы арестуем ее мужа. Няня дала против него показания.
– О боже… – Алекс прикрывает рот рукой. – Но дело не только в этом, да?
Я гашу сигарету.
– Да. Кое-что еще. Насчет нас. Точнее, насчет мальчика.
– Что?
– В ванной он сидел у меня на коленях и… начал издавать странные звуки… прижиматься ко мне, как будто…
По лицу Алекс видно: она отлично понимает, о чем я говорю.
– Ты знала?
Она кивает:
– Та милая медсестра в больнице предупредила. Видела, как он это делает, и попросила не беспокоиться. В подвале он навидался всяких ужасов, которые еще не способен понять. А его мать… ну, ты понимаешь. В общем, сестра посоветовала мне книгу Эммы Донохью «Комната», слышал про такую? Я давно скачала ее себе на «Киндл», но все никак руки не доходили.
– И как, помогает?
В сумерках Алекс поворачивается ко мне:
– Без слез не прочитаешь.
* * *
Утро понедельника. За завтраком Алекс рассказывает мне, чем они с мальчиком собираются заняться. Покормить уток, покачаться на качелях, прогуляться вдоль реки. Как будто она составила целый список дел, которыми когда-то мы занимались с Джейком. Я так не могу. Слишком рано. И разве это справедливо – втягивать мальчишку в жизнь, созданную для другого ребенка? Или я просто ищу отговорку? Правда, сейчас она мне и не требуется.
Когда я захожу, все уже собрались в штабе, включая специалиста по распознаванию речи. Видимо, слухи расползлись, потому что атмосфера просто накалена от ожидания.
– Итак, что у нас?
Аналитик поправляет очки на носу. Он явно не привык выступать перед большим количеством людей.
– Что ж, я проверил догадку детектива-констебля Бакстера, и да, это возможно. Доказать не могу, но диаграмма спектральных помех действительно может означать…
– Стой, давай-ка на человеческом языке.
Парень краснеет.
– Судя по фоновому шуму, то есть качеству звука, можно предположить, что голос был записан.
Сейчас точно нет никакого шума. Все затаили дыхание.
– Уточним, – говорю я. – Вы думаете, что Гардинер включил старую запись, что-то из своей голосовой почты?
Аналитик кивает:
– На сто процентов утверждать не могу. И все-таки это возможно. И становится понятно, почему звук кажется немного глухим.
– К тому же Ханна не называет никаких имен и не упоминает время, – спешит вставить Бакстер, наслаждаясь своим успехом. – Ничто не привязывает ее сообщение к конкретному дню.
Я опять смотрю на временную шкалу.
– Ладно, попробуем предположить. Гардинер убивает Ханну в ночь на двадцать четвертое июня, после того как она застает его в постели с Пиппой Уокер. Роб прячет тело в сарае Харпера, а когда Пиппа возвращается в полночь, не пускает ее – вероятно, все еще вытирает кровь. На следующее утро подделывает звонок от Ханны в шесть пятьдесят, как будто супруга жива. Однако остается другая проблема. – Я поворачиваюсь лицом к собравшимся. – Звонили с домашнего телефона, а это значит, что в шесть пятьдесят Гардинер должен был находиться на Кресент-сквер. В самом начале мы исключили его из списка подозреваемых, так как ему не хватило бы времени доехать до Уиттенхэма и затем сесть на поезд в семь пятьдесят семь. И тут по-прежнему не складывается.
– Он мог успеть, сэр.
Это Сомер с задних рядов. Она встает и выходит вперед.
– Что, если его не было на том поезде?
Бакстер хмурится:
– Нам известно, что был. Есть видео с камеры, где он выходит из поезда в Рединге.
Эрика качает головой:
– Да, мы знаем, где он вышел. Но где именно он сел?
Сомер глядит на Гислингхэма, тот кивает.
– Ты права. В Оксфорде в тот день система видеонаблюдения дала сбой.
Сомер рассматривает карту: Уиттенхэм, Оксфорд, Рединг.
– Не мог ли он сесть на поезд здесь? – Она показывает на станцию Дидкот-Паркуэй. На полпути из Рединга в Оксфорд и всего в пяти милях от Уиттенхэма.
Гислингхэм проверяет расписание на телефоне.
– Поезд, выходящий в семь пятьдесят семь из Оксфорда, останавливается в Дидкоте в восемь пятнадцать.
– Отлично, можно проработать этот вариант. – Я беру маркер и рисую еще одну шкалу. – Если Гардинер выехал из Оксфорда сразу после того, как оставил голосовое сообщение, во сколько он добрался бы до Уиттенхэма?
Гислингхэм размышляет:
– На машине в такое время всего за полчаса.
– То есть в Уиттенхэме он в семь тридцать или, может, семь двадцать пять. А выехать оттуда надо около семи пятидесяти, чтобы успеть на поезд в Дидкоте в восемь пятнадцать. Хватит ли на все времени, вот в чем вопрос. Бросить машину, отвезти коляску на холм, оставить там сына – и все это меньше чем за тридцать минут…
– Думаю, да, сэр, – отвечает Сомер. – Впритык, но возможно. Он успел бы.
Гислингхэм кивает, Бакстер тоже. Только один человек так и не промолвил ни слова.
Куинн.
* * *
Выйдя из штаба, Гислингхэм хватает Куинна и заводит в соседний пустующий кабинет.
– Что за хрень? Тебе жить надоело? Фаули и так уже на тебя косо поглядывает. Если так продолжится, скоро он все поймет.
Стоявший спиной к нему Гарет медленно поворачивается. Гис никогда не видел его таким изнуренным.
– В чем дело? Что-то не так?
Сержант грузно оседает.
– Она соврала. Пиппа соврала в своих показаниях. Это мелочь, но я-то знаю.
– Ты о сообщении? – Гислингхэм выдвигает себе стул.
Куинн кивает:
