Я прямо слышу тревогу Куинна.
– Обвинение в чем?
– В неисправимой тупости для начала.
И что-то мне подсказывает, что виновна в этом не только нянька.
* * *
Полтора часа спустя я сижу в машине у собственного дома, погруженный в свои мысли. Отодвигается шторка, и я понимаю, что пробыл тут слишком долго. Она будет волноваться. Я выхожу из машины, таща за собой пиджак, лежавший на переднем сиденье. Она встречает меня, открыв дверь раньше, чем я к ней подошел. Стоит в круге бледно-желтого света. Моя прекрасная босоногая жена.
Наливая мне бокал вина, Алекс вдруг понимает, что затянувшееся молчание – вовсе не признак спокойствия.
– Ты в порядке?
– Встречался с Вики. Харпер похвалился ей, что уже убивал. Что похитил другую девушку и закопал ее в саду.
У нее заметно учащается дыхание.
– Ханну?
Я киваю.
– Значит, это не Гардинер.
– Нет, не Гардинер.
Я делаю глоток вина, и по моим сосудам разливается тепло.
– Так зачем же она соврала? Та девушка, что дала против него показания.
– Гардинер вышвырнул ее из дома, потому что она забеременела от другого. В общем, решила ему отомстить.
Алекс смотрит в сторону сада.
– «Как жаль, что она шлюха»
[20].
– Что, прости?
– Это дело превращается в настоящую трагедию мести. – Она качает головой.
– Так называлась пьеса, на которую мы ходили… Где это было?
– В Стратфорде. Правда, смотрели мы «Женщины, остерегайтесь женщин»
[21], но все эти произведения рассказывают об одном: месть, насилие, подмена одного человека другим. А еще кровь. Сколько же в них пролито крови…
Теперь я вспомнил. Тогда из театра я вышел весь забрызганный кровью, и в кои-то веки она была искусственной.
Когда чуть позже я выхожу из дома, чтобы забрать кое-что из машины, то замечаю некое движение наверху. У окна стоит мальчик и смотрит на меня. Подброшенный ребенок, живущий в комнате моего сына.
* * *
Роб Гардинер заходит в свою квартиру и тихонько закрывает за собой дверь. Он нес спящего малыша на руках и теперь осторожно кладет его на диван. Поерзав, Тоби переворачивается, не вынимая большой палец изо рта. Гардинер гладит сына по голове. Сгущаются сумерки, и в комнате довольно темно, однако свет он не включает.
Роб выпрямляется и идет к окну, через которое выглядывает в сад. Потом задергивает шторы и устало садится в кресло. Остатки солнечного света отражаются в серебристых фоторамках на каминной полке. Снимки не видно в полумраке, но Роб и так прекрасно знает, что на них изображено: Тоби с Ханной; все они втроем; его супруга отдельно. Жизнь, которая когда-то была у Роба.
Он едва слышно всхлипывает и спешит прикрыть рот рукой, лишь бы не разбудить ребенка. По лицу стекают безмолвные слезы; он сидит в темноте и предается воспоминаниям.
Одним воспоминаниям.
* * *
На следующее утро я первым делом сообщаю команде новости по делу: что сообщила Вики, что выдумала Пиппа и чего не совершал Роб Гардинер.
– А все это значит, – подытоживаю я, – что мы возвращаемся к первоначальной временной шкале, согласно которой в шесть пятьдесят Ханна была жива и звонила Пиппе, а около семи тридцати вышла из дома, взяв Тоби с собой, чтобы поехать в Уиттенхэм. Рабочая гипотеза такова: Ханна отправилась забрать машину с соседней улицы, там встретила Харпера, и старик заманил ее к себе. Как и Вики.
Слышится шорох ног; все понимают, что придется начинать все сначала – ведь у нас по-прежнему нет ни улик, ни места преступления.
– Так что дальше? – устало спрашивает Бакстер.
– Надо еще раз прочесать дом на Фрэмптон-роуд вместе с ребятами Чаллоу.
– Но мы уже были там. Криминалисты проверили каждую комнату…
– Мне плевать. Мы наверняка что-то упустили.
* * *
В коридоре меня ждет дежурный по отделению.
– Инспектор, к вам пришли. Брайан Гау, тот криминалист-психолог.
– Серьезно? А я думал, он в Абердине или вроде того…
– Видимо, нет. Попросить его зайти попозже?
– Он не стал бы являться сюда без важного повода. Веди его ко мне. И пусть кто-нибудь сделает нам кофе – нормальный, а не это дерьмо из аппарата.
По дороге меня перехватывает супер, поэтому, когда я захожу в свой кабинет, Гау уже ждет. Я сразу понимаю, зачем он пришел: на столе перед ним лежит ксерокопия дневника Вики. А еще он взял кофе навынос из ближайшей кафешки.
– Откуда это у вас?
– Латте? – удивляется психолог.
– Дневник.
Гау откидывается на спинку стула и кладет ногу на ногу. Дергает стопой, задевая коленку.
– Алан Чаллоу прислал. Решил, что меня это заинтересует. Он был прав.
Я сажусь напротив.
– И?..
– Есть кое-какие мыслишки.
– Поделитесь с простым следователем?
Гау едва заметно улыбается.
– Конечно. Только я хотел бы понаблюдать за девушкой. Можно такое устроить?
– Я попросил Вики приехать в участок, чтобы дать показания. Назначил на завтра; сейчас узнаю, не получится ли ускорить процесс.
Гау тянется за своим кофе.
– Отлично.
Я выхожу, чтобы найти Эверетт и поручить ей связаться с Вайн-Лодж, а вернувшись, застаю Гау перелистывающим копию дневника.
– Больше всего меня смущает ребенок, – говорит он. – Точнее, ее отношение к ребенку. В больнице их пытались оставить вместе, но ничего не вышло, верно?
– Она так раскричалась, что мальчика унесли. Врачи решили не настаивать, иначе было бы только хуже.
– А потом? Они еще контактировали?
– Нет.
Гау хмурится:
– Уверены? Вы же не можете точно…
– Вообще-то могу. Он у меня дома, – неохотно признаюсь я, чувствуя, что к лицу приливает кровь. – Всего на несколько дней, пока ему не подыщут семью.
Заткнись, Фаули. Заткнись уже.
Гау удивленно смотрит на меня.
– Мда, это не совсем по протоколу…
– Харрисон одобрил, если вам интересно.
