Попробуйте сказать «Линдон Джонсон и неизъяснимое», «Ричард Никсон и неизъяснимое», и вас поразит искусственность данной формулы. Эти не менее специфические политические деятели с не менее богатыми биографиями действовали в пространстве мыслимого, изъяснимого, политически и идеологически допустимого, хотя и не всегда политически многомерного. Даже Ричард Никсон, вместе с Генри Киссинджером устроивший печально известные рождественские бомбардировки Вьетнама в декабре 1972 г., от чего Кеннеди впал бы в глубокую прострацию, если не сказать ужас, находился в поле изъяснимого. Ненормального, даже по меркам того времени, но рационального и мыслимого. Но «Джон Кеннеди и неизъяснимое» – это оборот, адекватно раскрывающий ту политическую и идеологическую атмосферу, сперва приведшую Джона Кеннеди в Белый дом, затем заставившую его стать инициатором предельно жесткой конфронтации с Советским Союзом, а потом убившую. Закрадывается мысль: неужели Джон Кеннеди был нужен истории (а не только американской элите), чтобы сделать неизъяснимое, политически немыслимое, изъяснимым, доступным для политического восприятия? Причем все неизъяснимое: и то, что вело к укреплению взаимопонимания с Советами, и то, что стоило жизни людям в Индокитае, о свободе которых Кеннеди так пекся.
Для Хрущева Карибский кризис, вероятно, был некоей попыткой монетизировать результаты политики XX съезда партии и политической либерализации. Похоже, Хрущев понимал, что первоначальный импульс оттепели идет на спад и фундаментальные, неоспоримые успехи СССР могут закончиться. Что интересно, дальше у советского лидера на фоне воинственной внешнеполитической риторики и бесконечных поездок за рубеж, на практике пошли во многом бюрократические метания в попытках дать импульс экономике, породившие номенклатурную фронду и политические заморозки. Самым известным решением, пожалуй, стало воссоздание в ноябре 1962 г. общесоюзного Совета народного хозяйства, ставшего не чем иным, как последней попыткой Хрущева вырвать власть у партийной бюрократии и создать свою систему управления страной, альтернативную той, которую он получил в 1953 г. И, обратите внимание, одними из главных упреков Хрущеву на октябрьском Пленуме ЦК КПСС оказались «волюнтаризм», «кумовство» и «семейственность»… Ровно, как и в случае с Джоном Кеннеди. Тоже неизъяснимое? Но тогда стоит признать, что советская система была куда более демократичной и гуманной, нежели американская.
А для Кеннеди… как говорят сейчас интернет-комментаторы, «я просто оставлю это здесь»:
«Пусть каждая страна, желает ли она нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, вынесем любое бремя, пройдем через любое испытание, поддержим любого друга, воспрепятствуем любому врагу, утверждая жизнь и достижение свободы.
Мы торжественно обещаем это, и не только это. Старым союзникам, с которыми у нас общие культурные и духовные начала, мы обещаем верность истинных друзей. Объединившись, мы сможем свершить почти любое из множества совместных дел. Разъединенные, мы почти ничего не сумеем, ибо не осмелимся принять могучий вызов, оставаясь порознь.
Тем новым государствам, которые мы приветствуем в рядах свободных, мы даем слово, что одна форма господства – колониальная – отброшена не для того, чтобы смениться еще худшей – железной тиранией. Мы не станем ждать от этих государств постоянной поддержки нашей точки зрения».
Это три абзаца из нашумевшей инаугурационной речи Джона Кеннеди, которую внимательно и с остро заточенными карандашами изучали во всех столицах мира. Кто это сказал – мудрый политик, стремящийся к достижению глобальной гармонии, или же человек, для кого американская глобальная гегемония была «не только лишь всем»? Так и хочется спросить: «Кто вы, мистер Кеннеди?» А потом еще: «Зачем вы здесь, мистер Кеннеди?» Понятно, что борьба с коммунизмом была приоритетом американской политики, но неужели СССР времен Хрущева был настолько страшен, чтобы провозглашать доктрину неограниченного партнерства, ставить мир на грань ядерной войны и залезать в джунгли Вьетнама?
Напомню, 20 января 1961 г. до полета Юрия Гагарина и операции ЦРУ в заливе Свиней (совпадение случайное, но символическое) оставалось всего три месяца…
Вся история движения сторон к Карибскому кризису говорит, что Джон Кеннеди является кем угодно, но только не мудрым и прозорливым политическим лидером. Даже Джеймс Дуглас, не скрывающий симпатий к американскому президенту, это признает, когда, например, повествует о назначении Генри Лоджа послом во Вьетнаме. Скорее, Кеннеди был рабом политических стереотипов, характерных для американской наследственной аристократии, этих родившихся с серебряной ложкой во рту политиков, дипломатов и бюрократов. Для Кеннеди такой же ветеран войны, правда, не с такой героической биографией, но зато с опытом борьбы с коммунистическими шпионами в эпоху маккартизма, Ричард Никсон был если не нищебродом, то как минимум человеком не своего круга. Но сила Джона Кеннеди как политика была в том, что он хотя бы попытался подняться над этими стереотипами, хотя сама жизнь работала на их усиление.
Чтобы понять контекст, в котором Кеннеди предстояло действовать, просто дополним цепочку событий, связанных с Карибским кризисом, но не упомянутых Джеймсом Дугласом.
• 1956 г. XX съезд КПСС, тяжелейший удар по авторитету Советского Союза, после чего в США появились мысли об отбрасывании коммунизма, поутихшие было после неоднозначного окончания войны на Корейском полуострове, которую США и их сателлиты вели под флагом ООН. События в Венгрии не заставили себя долго ждать. И сказать, что советское руководство испугалось, – не сказать ничего. Но, испугавшись, оно сделало в целом верный вывод, что на удар надо отвечать двойным ударом.
• Октябрь 1956 г. – март 1957 г. (активная фаза: октябрь – ноябрь 1956 г.). Суэцкий кризис. Открытый, можно сказать публичный, распад Британской империи. Нет, распадаться она начала в сентябре 1940 г., когда стареющий британский лев начал распродавать наследство империи. Имеется в виду знаменитая сделка по обмену прав аренды на 99 лет (интересно, вспомнит ли об этом кто-то в 2039 г.?) британских баз в Вест-Индии на 50 потрепанных американских эсминцев. Но более очевидный и унизительный символ конца эпохи, чем Суэц, трудно представить. Британская империя перестала существовать как значимая геополитическая сила, став частью пыльных книжных полок в заштатном книжном магазине. Впрочем, и СССР, и США было над чем задуматься после кризиса.
• Октябрь 1957 г. – первый советский спутник. Легкий пока еще холодок прошел по спинам тех, кто понимал, хотя большинство американцев посчитали, что это всего лишь дорогостоящая игрушка. На Западе мало кто по-настоящему понял, что произошло.
• Май 1960 г. Инцидент с U-2 Гэри Пауэрса, первый подход к неизъяснимому. Момент истины для советского руководства, почувствовавшего себя беззащитным, когда самолет шел вглубь страны с непонятными целями. А затем – чувство новой уверенности в своих силах, когда обломки самолета рухнули под Свердловском. Если бы тогдашнее американское руководство обладало малейшей способностью к рефлексии, то Карибского кризиса не было бы. Но, увы, в Белом доме и вокруг него курсировали законченные геополитические костоломы, которые еще наломают больших геополитических дров.
