Как выяснилось, в середине марта 1963 г. Джордж де Мореншильдт действительно получил гаитянский правительственный контракт на сумму $285 000
{200}. В апреле он покинул Даллас, а в мае в Вашингтоне (округ Колумбия) состоялась его встреча с разведчиками из ЦРУ и ВС США для обсуждения дальнейших гаитянских связей
{201}. Позже де Мореншильдт уехал на Гаити и больше не встречался с Освальдом.
Ни один из многочисленных контактов Джорджа де Мореншильдта с разведслужбами США не упоминается в докладе Уоррена, который описывает его смутно как «одиночку с широким кругом интересов», находившегося в дружеских отношениях с Освальдом
{202}. На основании информации, предоставленной спецслужбами США в виде ответов на вопросы, в отчете делается следующий вывод в отношении Джорджа и его жены Жанны де Мореншильдт: «Ни ФБР, ни ЦРУ, ни один свидетель, с которым связалась Комиссия, не предоставил какую-либо информацию, которая подтверждала бы связь де Мореншильдта с подрывными или экстремистскими организациями»
{203}.
Окружной прокурор Нового Орлеана Джим Гаррисон в своем расследовании убийства Кеннеди иначе подошел к анализу роли Джорджа де Мореншильдта. Гаррисон называл того одним из цэрэушных «нянек» («агентов наружного наблюдения») Освальда, назначаемых для охраны или иного обеспечения общего благополучия определенного человека
{204}. Гаррисон заключил из своих бесед с Джорджем и Жанной де Мореншильдт, что барон был в некотором смысле невольной «нянькой», не ведавшей о том, что за судьба уготована подопечному «ребенку». Оба де Мореншильдта, по свидетельству Гаррисона, энергично настаивали на том, что Освальд стал козлом отпущения в этом убийстве
{205}.
29 марта 1977 г., через три часа после признания о том, что санкции на контакт с Освальдом были получены от ЦРУ, Джордж де Мореншильдт был найден застреленным в доме, где он проживал в Маналапане (штат Флорида). Кроме того, его смерть пришлась на тот день, когда Гаэтон Фонзи, следователь Особого комитета Палаты представителей по расследованию убийств, оставил свою визитку дочери Мореншильдта, сказав, что позвонит ее отцу вечером, чтобы назначить время допроса. Вскоре после того, как Мореншильдт взял визитку и положил ее в карман, он поднялся наверх, затем, очевидно, вставил в рот дуло ружья 20-го калибра и спустил курок
{206}.
Хотя он и пас Освальда в Далласе по указанию ЦРУ, Джорджу де Мореншильдту не было «необходимости знать» и, следовательно, понимать, что его юному другу уготована роль козла отпущения. Спустя годы после того, как Джон Кеннеди и Ли Освальд были застрелены, де Мореншильдты, похоже, раскаялись в том зле, в которое их впутали. Джим Гаррисон признался: «Меня особенно поразила глубина их сожаления о том, что случилось не только с Джоном Кеннеди, но и с Ли Освальдом»
{207}. Джордж де Мореншильдт стал еще одной жертвой убийства в Далласе. Как и Освальд, он тоже был пешкой в игре.
Четвертым заливом Свиней для президента Кеннеди на пути к государственному перевороту, который он считал возможным, был Договор о частичном запрещении ядерных испытаний, подписанный им и Никитой Хрущевым.
За несколько месяцев до своей речи в Американском университете Кеннеди все пессимистичнее высказывается по поводу достижимости договоренностей о запрещении испытаний. Внутренняя оппозиция растет. Либеральный республиканский губернатор Нью-Йорка Нельсон Рокфеллер осуждает идею запрещения испытаний. Лидер республиканцев в Сенате Эверетт Дирксен говорит об усилиях Кеннеди в подписании договора: «Это стало упражнением не в переговорах, а в поддавках». Члены Объединенного комитета начальников штабов объявили себя «противниками общего запрета независимо от условий»
{208}.
В Женеве переговоры между США и СССР зашли в тупик в вопросе о проведении инспекций на местах. Между тем Комиссия по атомной энергии подталкивает Кеннеди к проведению очередной серии испытаний в атмосфере. В Конгрессе США преобладают аналогичные взгляды. Сторонник Кеннеди, сенатор Джон Пастор из Род-Айленда, председатель Объединенного комитета по атомной энергии, написал президенту, что даже если нынешнее предложение о запрещении испытаний в США было бы принято Советами, «основываясь на неофициальных обсуждениях с другими лидерами Сената, я боюсь, что ратификация такого договора столкнется с очень большими трудностями». Более того, добавляет Пастор: «У меня лично есть сомнения относительно того, будет ли такой договор отвечать интересам Соединенных Штатов в настоящее время»
{209}.
На пресс-конференции 21 марта 1963 г. президента спросили, надеется ли он по-прежнему на достижение соглашения о запрещении испытаний. Он упрямо ответил: «Ну, мои надежды потускнели, но тем не менее я все еще надеюсь»
{210}. За три недели до своей речи в Американском университете он ответил на другой вопрос о запрещении с еще меньшим оптимизмом: «Нет, я не надеюсь, я не надеюсь… Мы пытались достичь соглашения [с Советами] по всем остальным пунктам и подошли к вопросу о количестве инспекций, но не смогли о нем договориться. Так что я скажу, что я вообще не надеюсь»
{211}.
Тем не менее он чувствовал, что это было правильное время для заключения договора: «Я говорил с самого начала, на мой взгляд, темп событий в мире таков, что, если мы не сможем заключить договор сейчас, я полагаю, далее вероятность его заключения станет сравнительно небольшой. Поэтому мы будем продолжать настойчиво продвигать это и в мае, и в июне, на каждом форуме, чтобы постараться достичь соглашения»
{212}.
