Тридцать лет. Тридцать долгих лет. Санна подставила лицо ветру. И только теперь из глаз у нее полились слезы.
Бухюслен, 1672 год
Через три дня после окончания суда Ларс Хирне из комиссии по ведовству вошел в камеру. Элин ждала в темноте. Отчаявшаяся. Одинокая. Теперь ей дали немного еды – но очень мало. Прогорклая каша, которую бросали в миску с небольшим количеством воды. Она ослабела, замерзла и сдалась перед крысами, которые грызли по ночам пальцы на ногах. Все у нее отнято – так пусть крысы едят ее плоть.
Элин прищурилась от яркого света, когда ленсман открыл дверь. В дверях стоял Хирне. Как всегда, он был одет с иголочки и прикрывал нос платком от вони, которой сама Элин уже не замечала.
– Элин Йонсдоттер обвиняется в ведовстве, но она имеет возможность признаться в своем преступлении.
– Я не ведьма, – тихо ответила она и встала, тщетно пытаясь отряхнуть грязь с одежды.
Хирне глянул на нее с отвращением.
– Это уже доказано испытанием водой. Я слышал, что Элин поплыла, как лебедь. К тому же все свидетельства в суде. Признание нужно ради самой Элин. Для того чтобы искупить свою вину и быть принятой в христианское сообщество.
Элин оперлась о холодную стену. От этой мысли закружилась голова. Попасть на небо – вот в чем цель жизни на земле; обеспечить себе местечко рядом с Богом и жить вечно, без того унылого труда, который сопровождает бедняка в его земной жизни.
Однако она покачала головой. Лгать – грех.
– Мне не в чем признаваться, – сказала Элин и выпрямилась.
– Ну что ж. Тогда поговорим там, – сказал он и махнул рукой стражникам.
Они схватили ее, потащили дальше по коридору и втолкнули в тесную комнатушку. Элин ахнула, когда они вошли туда. На нее смотрел высокий крепкий мужчина, весь заросший рыжей бородой. В комнате теснились странные инструменты и приспособления, и Элин вопросительно посмотрела на Хирне.
Тот улыбнулся.
– Это мастер Андерс, уже не первый год помогающий нам вывести на чистую воду пособников дьявола. Он заставил признаться многих ведьм по всему лену. Такая же возможность будет и у Элин. Поэтому я хочу еще раз спросить Элин Йонсдоттер – хочет ли она воспользоваться предлагаемой возможностью и признаться в своем преступлении?
– Я не ведьма, – прошептала Элин, не сводя глаз со страшных предметов.
Хирне фыркнул.
– Ну что ж, тогда пусть мастер Андерс приступает к своей работе, – сказал он и вышел.
Рослый мужчина с рыжей бородой смотрел на нее, не говоря ни слова. Взгляд его не был враждебным – скорее равнодушным. В каком-то смысле это показалось ей еще страшнее ненависти, к которой она уже начала привыкать.
– Умоляю, – проговорила Элин.
Не поведя и бровью, он потянулся за цепью под потолком, и у женщины округлились глаза. Она кричала и отступала, пока не почувствовала спиной холодную каменную стену.
– Нет, нет, нет!
Не говоря ни слова, палач схватил ее за запястья. Она упиралась босыми ногами в каменный пол, но это было бессмысленно. Он легко связал ей ноги и руки, потом поднес ножницы к лицу Элин, кричавшей во все горло. Она кидалась из стороны в сторону на полу, но он спокойно взял ее длинные волосы и начал резать их. Прядь за прядью падали на пол ее прекрасные локоны, а она лишь беспомощно всхлипывала.
Потом мастер Андерс поднялся и взял со стола бутылку. Когда он вынул пробку, Элин почувствовала запах спирта. Да, ему надо укрепить свой дух перед предстоящей работой. Она надеялась, что он даст и ей отхлебнуть напитка, который смягчил бы боль, но понимала, что это вряд ли случится. Вместо того чтобы поднести бутылку ко рту, палач вылил ее на голову узницы. Она заморгала, когда жидкость стала заливать ей глаза.
Теперь Элин ничего не видела и могла полагаться лишь на слух. Что-то заскрежетало – ей показалось, что она услышала звук огнива. Потом почувствовала запах гари. Страх охватил ее, Элин забилась.
Потом – дикая боль. Мастер Андерс поднес огонь к ее голове, и спирт у нее на затылке загорелся, сжигая остатки волос и брови.
Боль была такая чудовищная, что Элин показалось, будто душа отделяется от тела и смотрит на все снаружи, откуда-то сверху. Когда огонь погас, она ощутила запах гари, и ее вытошнило.
Она вся перепачкалась, когда ее вырвало. Мастер Андерс издал какой-то угрюмый звук, но по-прежнему ничего не говорил.
Он поднял ее на ноги, прицепил что-то к ее запястьям, и она повисла в воздухе. Боль от огня по-прежнему не давала ей вздохнуть, но теперь, когда цепь впилась в тело, Элин закричала.
Она уже была где-то далеко и поначалу не поняла, чем он мажет ей подмышки. Но потом ощутила запах серы и снова услышала чирканье огнива. Забилась, вися на дыбе.
И издала страшный крик, когда он зажег огонь у нее в подмышках. Когда все догорело, Элин безжизненно висела, уронив голову на грудь. У нее хватило сил лишь на то, чтобы жалобно подвывать, – такой огромной оказалась боль.
Она не помнила, сколько провисела там. Сколько прошло минут или часов. Но мастер Андерс, по крайней мере, спокойно сел за стол и отобедал. Закончив трапезничать, он вытер рот. Глаза перестало жечь, и теперь Элин видела смутные фигуры. Дверь отворилась; она повернула голову туда и увидела лишь темный силуэт. Но голос она узнала.
– Готова ли она признаться в своем преступлении? – спросил Хирне медленно и четко.
В Элин продолжалась внутренняя борьба. Любой ценой хотела она положить конец боли – но как признаться в том, чего она не совершала? Разве не грешно лгать? Разве Бог будет к ней милосерден, если она солжет?
Элин покачала израненной головой и попыталась произнести непослушными губами:
– Я… не… ведьма.
На мгновение воцарилась тишина. Потом Хирне сухо произнес.
– Ну что ж. Тогда мастер Андерс продолжит свою работу.
Дверь закрылась. Элин снова осталась наедине с мастером Андерсом.
* * *
– Ну как дела?
Мелльберг высунул голову из кабинета, когда Патрик проходил мимо. Тот не без удивления взглянул на него. Дверь в кабинет Бертиля нечасто бывала открытой. Но в этом деле – вернее, в этих делах – было что-то, что всех брало за живое.
Патрик остановился, прислонясь к дверному косяку.
– В десятку. В камине в гостиной мы нашли остатки одежды Неи. Хелене удалось сжечь практически всю ткань, но, к счастью, в одежде Неи были пластмассовые включения, которые не сгорели. Кроме того, мы нашли инвентарь для уборки со следами крови и несколько батончиков в шкафу. Ну такие батончики есть во многих семьях, так что их вряд ли можно воспринимать как улики… Но остатки пластика и кровь на ведре и швабре в достаточной мере подтверждают ее признание.
