Выйдя из огороженной зоны, он встал в стороне. Сейчас у него не было сил ни с кем разговаривать; нужно было сосредоточиться на том, что предстоит сделать. Первые двадцать четыре часа обычно решают успех следствия. Свидетели забывают, улики исчезают, да и преступник успевает замести за собой следы. За сутки многое может произойти, так что необходимо с самого начала верно расставить приоритеты. В теории, этим должен был бы заниматься Мелльберг, как начальник полицейского участка, но на практике вся ответственность ложилась на Патрика.
Он достал телефон, чтобы сообщить Эрике, что задерживается. Внезапно до него дошло, что она ждет от него вестей. На нее он полагался и знал, что жена ничего никому не расскажет без его сигнала. Однако приема не было, так что Патрик снова положил телефон в карман. Придется позвонить позднее.
На том месте, где он стоял, было жарко, так что Хедстрём закрыл глаза и подставил лицо солнцу. Звуки леса смешивались с бормотанием экспертов. Патрик подумал о Йосте. Интересно, как у него дела? Патрик был благодарен, что не ему выпало вести разговор с родителями Неи.
На руку ему сел комар, однако он не стал убивать его, как обычно делал, а просто прогнал. Достаточно на сегодня смертей.
* * *
Все это казалось совершенно сюрреалистичным. Вот он стоит посреди шведского леса с людьми, которых никогда не встречал раньше…
Не впервые Кариму довелось видеть труп. Когда он сидел в тюрьме в Дамаске, мертвое тело выволакивали из камеры прямо у него перед глазами. А во время переезда через Средиземное море он видел тела детей, плывшие рядом с лодкой.
Но здесь все было по-другому. Карим приехал в Швецию, потому что в этой стране не убивали детей. И тем не менее в нескольких метрах от него лежала мертвая девочка.
Карим почувствовал, как кто-то положил ладонь ему на руку. Это был тот пожилой мужчина, Харальд, говоривший по-английски с таким шведским акцентом, что Карим едва понимал его. Но ему нравился Харальд. Они пытались беседовать, чтобы скоротать время. Там, где слов не хватало, прибегали к жестам и мимике. А молодой парень, Юханнес, помогал пожилому, подсказывая слова, когда тот не сразу их вспоминал.
Внезапно Карим обнаружил, что впервые с тех пор, как приехал в Швецию, рассказывает о своей семье и своей стране. Он слышал тоску в своем голосе, говоря о городе, который покинул, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Но понимал, что создает неверную картину. Он тосковал по тому, что никак не было связано с террором.
Впрочем, какой швед может понять, что такое постоянно оглядываться через плечо, чувствовать, что тебя в любой момент могут предать – друг, сосед, даже член твоей семьи? У правительства везде свои соглядатаи. Каждый боялся за себя и своих, каждый был готов на все, чтобы спасти свою шкуру. Все кого-то потеряли. Все видели смерть близких – и это означало, что ты сделаешь все, чтобы этого не повторилось. Как журналист, он был в особенно опасном положении.
– You okay? – спросил Харальд, не снимая руки с его плеча.
Карим понял, что его мысли отразились на лице. Должно быть, он расслабился, показал всю тоску и фрустрацию, накопившуюся в душе, и теперь чувствовал себя застигнутым врасплох. Он улыбнулся и закрыл дверь к воспоминаниям.
– I’m okay. I’m thinking about the girl’s parents
[17], – проговорил он и на мгновение увидел перед собой лица своих детей.
Амина наверняка тревожится, а ее тревога, как обычно, передается детям. Но в том месте, где они находились, приема не было, так что он никак не мог с ней связаться. Амина наверняка рассердится на него, когда он вернется. Она всегда сердится, когда волнуется. Но это не страшно. Амина особенно красивая, когда сердится.
– Poor people
[18], – вздохнул Харальд, и в его глазах блеснули слезы.
В стороне, рядом с телом девочки, работали мужчины в белых пластиковых комбинезонах. Они сфотографировали ботинки Карима – как и ботинки Харальда и Юханнеса. Затем приложили кусочки скотча к их одежде и аккуратно сложили в пакетики, которые потом закрыли и надписали. Карим догадался, что они делают, хотя никогда такого раньше не видел. Эксперты хотели исключить те следы, которые он и другие оставили вокруг того места, где лежала девочка.
Юханнес сказал что-то пожилому по-шведски, и тот кивнул. Юханнес перевел Кариму:
– Мы подумали – может быть, спросить полицейских, можем ли мы уже идти. Похоже, с нами они уже закончили.
Карим кивнул. Ему хотелось скорее уйти от этого места, где лежала мертвая девочка. Ее светлые волосы, маленькая рука, скрывавшая лицо. Тельце, засунутое в яму в земле в позе зародыша.
Харальд подошел к полицейскому, стоявшему по другую сторону от ограждения, и заговорил с ним. Они негромко что-то обсудили, и Карим увидел, как полицейский кивнул.
– Мы можем идти, – сказал Харальд по-английски, снова вернувшись к ним.
Теперь, когда напряжение начало спадать, дрожь пошла по всему его телу. Карим хотел поскорее попасть домой. К своим детям. К сверкающим от гнева глазам Амины.
* * *
Санна закрыла глаза, когда Вендела прогрохотала вверх по лестнице. Сегодня голова у нее буквально раскалывалась, и она невольно вздрогнула, когда дверь на втором этаже захлопнулась. Санна буквально видела перед собой, как дерево пошло трещинами.
Всего-то навсего предложила дочери пойти с ней в магазин! Вендела и раньше не очень-то любила бывать там, но теперь восприняла это как наказание. Санна знала, что ей следовало бы начать спорить с Венделой, однако сил не было. Казалось, все силы утекли из нее, когда она услышала об исчезновении Неи.
Наверху включилась музыка, загрохотали басы. Санна задумалась – как дочь собирается провести день? Сейчас она по большей части болтается с этими двумя парнями – далеко не лучшая компания. Пятнадцатилетняя девочка и двое парней того же возраста – это лишь новые проблемы.
Санна прибралась после завтрака. Вендела съела только яйцо. В булке, которую она каждый день ела на завтрак с самого детства, теперь оказалось слишком много сахара. Санна поджарила в тостере кусок хлеба для тостов и положила сверху толстый слой апельсинового джема. Она уже настолько опаздывает, что пять минут туда или сюда ничего не изменят.
В каком-то смысле ей даже на руку, что у Венделы сегодня приступ упрямства.
Санна не могла думать о Нее. И не могла думать о Стелле. Но сейчас в тишине кухни все мысли нахлынули разом. Тот день она помнила до мельчайших подробностей. Как она радовалась поездке в Уддеваллу, чтобы купить обновки к школе! Как ее разрывали противоречивые чувства между радостью от поездки и завистью к Стелле, которая осталась с двумя крутыми старшими девчонками. Однако зависть была забыта, едва они попрощались и мама направила большую машину «Вольво» в сторону города.
