– Спокойствие, это я возьму на себя, – ответил Мелльберг, с довольным видом развалившись на стуле.
Эрнст снова устроился на его ступнях, и хотя это было равносильно паре толстых шерстяных носков, Мелльберг не стал его прогонять. Эрика обычно говорила, что за его любовь к большому лохматому псу готова простить Мелльбергу почти все.
– Тщательно взвешивай каждое слово, – сказал ему Патрик, прекрасно зная, что тот имеет обыкновение выражаться, не дав себе труда задуматься.
– У меня большой опыт работы со средствами массовой информации. Когда я служил в Гётеборге…
– Ну вот и прекрасно, – прервал его Патрик. – Только перед началом проведем небольшое совещание, обсудим, что мы можем рассказать, а о чем пока упоминать не следует. Хорошо?
Мелльберг помрачнел.
– Как я уже сказал, когда я служил в Гётеборге…
– Как разделим прочие обязанности? – спросил Мартин, желая прервать тираду начальника, и Патрик с благодарностью повернулся к нему.
– Я переговорю с Турбьёрном и Педерсеном, постараюсь выяснить, когда ждать от них информации.
– Я могу поговорить с родителями Неи, – сказал Йоста, – но хочу для начала позвонить врачу и узнать, в каком они состоянии.
– Возьмешь с собой кого-нибудь? – спросил Патрик и снова почувствовал, как все внутри сжалось при мысли об Эве и Петере.
– Нет, я справлюсь сам, – заверил Йоста, – так что мы можем использовать людей для чего-то другого.
– Я могу поговорить с девочками, осужденными за убийство Стеллы, – сказала Паула. – Вернее, с женщинами – они ведь уже не девочки…
– Я тоже могу поучаствовать, – сказал Мартин, поднимая руку, как школьник.
– Хорошо, – Патрик кивнул. – Но подождите до прихода Эрики, она даст нам немного исходных данных. Пока же используйте время на то, чтобы опросить соседей, живущих вокруг хутора. Когда живешь на отшибе, обычно замечаешь все необычное, всякое непривычное движение в своей местности… Так что попробовать стоит.
– Хорошо, – Паула кивнула в ответ. – Мы поедем туда и поговорим с ближайшими соседями.
– Я останусь в «лавке», – ответил Патрик. – Телефон звонит непрерывно, к тому же я должен проанализировать состояние следствия перед пресс-конференцией.
– И мне нужно подготовиться, – сказал Мелльберг и проверил, как лежат волосы на его черепе.
– Ну что ж, тогда всем есть чем заняться, – проговорил Патрик, показывая, что совещание окончено.
В маленьком помещении было так жарко и душно, что трудно было дышать. Хедстрём с нетерпением ждал того момента, когда можно будет выйти отсюда – вероятно, и коллеги тоже. Первое, что он сделает, – позвонит Эрике. Уверенности в том, что стоит допускать ее к следствию, у него не было. Но в нынешнем положении выбора не оставалось. Если повезет, у нее найдется информация, которая поможет им задержать убийцу Неи.
* * *
Первый километр всегда давался тяжело, несмотря на то, что она бегает так много лет; потом открывалось второе дыхание. Хелена чувствовала, как тело входит в ритм и дыхание становится ровнее.
Бегать она начала практически сразу же после окончания процесса. В первый раз пробежала полмили
[24], чтобы сбросить с себя стресс. Равномерные толчки ногами по гравию, ветер, трепавший волосы, звуки, доносившиеся со всех сторон, – единственное, что заставляло внутренние голоса смолкнуть.
С каждым разом Хелена бегала все дальше и дальше. С годами ее послужной список составило участие более чем в тридцати марафонах, но только в Швеции. Она мечтала о марафонах в Нью-Йорке, Сиднее и Рио, но ей оставалось радоваться тому, что Джеймс по крайней мере разрешал ей участвовать в шведских.
То, что ей позволялось иметь собственный интерес, тратить два часа времени каждый день на бег, объяснялось исключительно уважением мужа к дисциплине в спорте. Это было единственное, что он в ней ценил, – способность пробегать милю за милей, силой духа побеждать телесные ограничения. Однако Хелена не могла рассказать ему, что, когда она бежит, все происшедшее в прошлом стирается, отдаляется, теряет четкость очертаний, словно однажды приснившийся сон.
Уголком глаза она увидела дом, стоящий на месте того дома, где выросла Мария. Когда Хелена вернулась во Фьельбаку, новый дом уже стоял на этом месте. Ее родители решили уехать практически сразу после того, как все рухнуло. Харриет не могла выносить разговоров, сплетен, взглядов украдкой и шепота за спиной.
Джеймс и ее отец Карл-Густав частенько встречались, вплоть до его смерти. Иногда они с Сэмом ездили с Джеймсом, когда тот отправлялся в Марстранд, но лишь для того, чтобы Сэм пообщался с бабушкой и дедушкой. Сама Хелена не желала с ними знаться. Ведь они предали ее, когда она в них более всего нуждалась, – этого она не могла им простить.
Ноги начали неметь, и Хелена напомнила себе, что надо подкорректировать беговой шаг. Как и во многом другом, ей пришлось много биться, чтобы выработать правильный шаг. Ничто в этой жизни не давалось ей без усилий…
Нет, она лжет самой себе. До того страшного дня жизнь казалась легкой. Тогда они все еще были семьей. Хелена не помнила никаких проблем, никаких препятствий – лишь светлые летние денечки и запах маминых духов, когда та укладывала ее по вечерам. И любовь. Любовь она ясно помнила.
Хелена прибавила темп, чтобы разогнать мысли. Те самые, которые бег помогал отбросить. Почему они так навязчиво нахлынули сейчас? Неужели у нее будет отнято последнее убежище? Неужели возвращение Марии все испортило?
С каждым вдохом Хелена ощущала, насколько сегодня все по-другому. Дышать становилось все тяжелее. В конце концов ей пришлось остановиться. Ноги онемели, тело было совершенно измочалено. Впервые оно победило ее волю. Хелена заметила, что ноги подкосились, только когда уже лежала на земле.
* * *
Билл оглядел зал туристического центра «Танум Странд». Здесь собрались всего пять человек. Пять усталых лиц. Он знал, что эти люди всю ночь искали Нею, – об этом они с Гуниллой говорили в машине по дороге сюда, обсуждая, не перенести ли собрание, однако Билл был уверен, что предлагает именно то, что им нужно.
Но что соберется только пять человек – такого он никак не ожидал.
Рольф позаботился о том, чтобы на одном из столов стояли термосы с кофе и бутерброды с сыром и сладким перцем, и Билл уже взял себе и того и другого. Он отхлебнул глоток кофе, и Гунилла, сидевшая рядом с ним, поднесла кружку к губам.
Билл перевел взгляд с усталых лиц на Рольфа, стоявшего у входа в зал.
– Может быть, ты представишь всех присутствующих? – спросил он.
Тот кивнул.
– Это Карим, он приехал сюда с женой и двумя детьми. Раньше работал журналистом в Дамаске. Затем – Аднан и Халил, одному шестнадцать, другому восемнадцать; оба приехали одни и познакомились только тут. И еще Ибрагим, самый старший в этой компании. How old are you, Ibrahim?
[25]
