Йоста сделал глубокий вдох, прежде чем произнести следующую фразу, – но все же произнес ее.
– Я знаю, что этот вопрос может показаться оскорбительным, особенно в нынешней ситуации; но были ли у кого-то из вас отношения на стороне? Я спрашиваю не для того, чтобы обидеть вас, а лишь для того, чтобы выяснить все возможные мотивы. Может быть, кто-то счел, что Нея стоит у него или у нее на пути?
– Нет, – ответил Петер и уставился на Йосту. – Боже мой… Нет. Мы все время проводим вместе и никогда бы… Нет.
Эва затрясла головой.
– Нет, нет, нет… Почему вы тратите на это время? На нас? Почему вы не ищете убийцу? Есть в наших краях люди, которые…
Она побледнела, осознав, что собиралась сказать, какое слово чуть было не произнесла – и что это означало.
– Так она… ее… О боже!
Эва разрыдалась так, что эхо отдалось в стенах кухни, и Йоста с трудом сдержался, чтобы не встать и не уйти. Так невыносимо было видеть глаза родителей Неи, когда они поняли, что у них есть к нему вопрос, ответ на который они не хотят слышать…
А у Йосты не было ответа, и он ничем не мог их утешить, потому что сам не знал.
* * *
– Извините, но там снаружи творится черт-те что!
Йорген обернулся к юному ассистенту. На виске у него пульсировала жила.
– Какого черта? Мы тут работаем, а не дурака валяем!
Он толкнул оператора, подошедшего к нему слишком близко, тот попятился и чуть не врезался в стол в павильоне, изображавшем гостиную. Одна из ваз чуть не упала на пол.
Мария понимала нервно сглатывавшего ассистента. Они снимали уже четвертый дубль, и настроение у Йоргена портилось на глазах.
– Простите, – снова извинился ассистент, которого звали Якоб. Или Юнас. – Откашлялся. – Я больше не могу их сдерживать. Там собралась целая толпа журналистов.
– Им назначено на четыре часа; тогда мы и будем давать интервью.
Йорген перевел взгляд на Марию, которая развела руками. Она надеялась, что у него не войдет в привычку разговаривать с ней в таком тоне. Иначе процесс съемок будет долгим и трудным.
– Они спрашивают о мертвой девочке, – нервно проговорил Якоб или Юнас, и Йорген закатил глаза.
– Да, нам это уже известно. Но им придется потерпеть до четырех часов.
Шея у Якоба или Юнаса пошла красными пятнами, однако он не сдавался:
– Хотя они говорят не о… не об этой девочке, а о другой девочке. И хотят поговорить о ней с Марией. Прямо сейчас.
Мария обвела взглядом небольшой павильон. Режиссер, оператор, помощник режиссера, гримерша, ассистенты – все смотрели на нее. Так же, как все смотрели на нее тридцать лет назад. В каком-то смысле ее успокаивало то, что ситуация ей хорошо знакома.
– Я пойду и поговорю с ними, – сказала актриса, быстрым движением поправляя блузку и проверяя, в порядке ли прическа.
Фотографы и операторы тоже наверняка будут там.
Она взглянула на взбудораженного ассистента.
– Пригласи их в кафетерий, – и обернулась к Йоргену. – Придется нам поменять расписание. Будем снимать эти сцены в то время, которое было отведено под интервью. Таким образом, мы не потеряем еще один съемочный день.
На съемках расписание определяло все – и у Йоргена сейчас был такой вид, словно весь его мир рухнул.
Войдя в маленькое помещение кафетерия, Мария на мгновение остановилась. Журналюг собралось впечатляющее количество. В душе она порадовалась, что одета, как Ингрид Бергман, – в белых шортах с кнопками по бокам, белой блузке и с платком, повязанным у корней волос. Такой наряд очень ей шел – получатся замечательные фотографии, прекрасный промоушн будущего фильма.
– О, привет всем, – проговорила Мария своим чуть хрипловатым голосом, который стал ее отличительным признаком. – Мне сказали, что вы хотите задать несколько вопросов моей скромной персоне…
– Можете дать комментарии к тому, что произошло?
Молодой человек с голодными глазами начинающего репортера жадно смотрел на нее.
Остальные присутствующие уставились на нее с той же жадностью. Валль осторожно присела на ручку дивана, занимавшего немалую часть помещения. Ее длинные ноги всегда прекрасно смотрелись, когда она закидывала их одну на другую.
– Простите, но мы сегодня не выходили из студии. Не могли бы вы рассказать нам, что случилось?
Журналист из вечерней газеты подался вперед.
– Пропавшую вчера маленькую девочку нашли убитой. Ту, которая жила на том же хуторе, что и Стелла.
Мария поднесла руку к груди. Перед глазами вдруг возник образ маленькой девочки с рыжеватыми волосами и большим рожком мороженого в руках. Мягкое мороженое стекало по рожку и по пальцам.
– Какой ужас, – проговорила она.
Пожилой мужчина, сидевший рядом с молодым журналистом, встал и отошел к столу, на котором стоял графин с водой. Налив воды в стакан, он протянул его Марии. Та, кивнув, отпила несколько глотков.
Голодные глаза по-прежнему смотрели на нее.
– Полиция только что провела пресс-конференцию, и, судя по словам полицмейстера Бертиля Мелльберга, следствие интересуется вами и Хелен Йенсен. Что вы на это скажете?
Мария взглянула на протянутый к ней магнитофон. Слова не приходили. Она несколько раз сглотнула. Ей вспомнилось другое помещение, другой допрос. Глаза мужчины, с подозрением смотревшие на нее.
– Я не удивлена, – проговорила она. – Полиция сделала поспешные и ошибочные выводы еще тридцать лет назад.
– У вас есть алиби на это время? – спросил мужчина, протянувший ей стакан.
– Поскольку я не знаю, о каком периоде времени идет речь, ответить на этот вопрос не представляется возможным.
Вопросы посыпались градом.
– Вы поддерживали связь с Хеленой, когда вернулись сюда?
– Не странное ли совпадение, что маленькую девочку с того же хутора убивают вскоре после вашего возвращения?
– Вы с Хеленой общались все эти годы?
Обычно Мария обожала быть в центре всеобщего внимания. Но сейчас это был уже перебор. Она умело использовала свое происхождение, делая карьеру, – оно выделяло ее среди тысяч других молодых и голодных девушек, бившихся за роли. Однако воспоминания о тех мрачных, тяжелых годах измотали ей душу.
И вот теперь ей предстоит снова пройти через все это…
– Нет, мы с Хеленой не общались. Мы с ней жили в разных мирах с того момента, как нас обвинили в том, чего мы не совершали, и всякое общение лишь пробуждало бы мучительные воспоминания. В детстве мы дружили, но, став взрослыми, сильно изменились. Так что – нет, мы не поддерживали связь с тех пор, как я вернулась во Фьельбаку, да и до того тоже. Собственно, мы не общались с тех пор, как меня услали отсюда. И жизнь двух невинных детей была сломана.
