Как всегда, Ленита отказалась подать заявление. И все эти годы бесконечных ссор, побоев, синяков она продолжала выгораживать Ларри. Иногда тот тоже получал пару солидных синяков, а один раз даже заработал приличную шишку – когда Ленита двинула его по голове чугунной сковородкой. Лейф точно знал, как это было, поскольку все произошло у него на глазах.
– Я в порядке, – спокойно произнесла Мария. – Спрашивайте что хотите. Я так понимаю, что и с Хеленой вы тоже разговариваете?
Лейф кивнул.
– Я видела, как они вошли, – сказала Мария и сжала руки на коленях.
Девочка была очень хороша собой – но ведь, кажется, и Ленита когда-то слыла красавицей…
– Расскажи о вчерашнем дне своими словами, – сказал Лейф, кивнув Марии. – Я буду записывать на магнитофон и делать пометки в блокноте. Надеюсь, ты не возражаешь?
– Не возражаю.
Ее сцепленные руки так и лежали на коленях. Одета она была просто, в джинсы и белую майку, а светлые волосы, длинные и блестящие, свисали до середины спины.
Спокойно и методично Мария рассказала, что делала накануне. Не отклоняясь в сторону, недрогнувшим голосом она описывала, час за часом, время, проведенное со Стеллой. Лейф заметил, что заслушался. У нее был неотразимый голос чуть с хрипотцой, и она казалась старше своих тринадцати лет. Возможно, детство, проведенное среди полного хаоса, накладывает на некоторых свой отпечаток…
– Все это соответствует твоему рассказу? – переспросил он, повторив все временны́е интервалы. Мария кивнула.
– И вы запустили Стеллу во двор, где стояла машина ее папы? Но его самого вы не видели?
Мария уже сказала это, однако наступал самый важный момент дознания, и Лейф хотел убедиться, что все понял правильно.
– Да, именно так.
– А потом вы пошли купаться? Вы с Хеленой?
– Да, Хелене на самом деле нельзя было идти со мной купаться. Ее родители не разрешают нам общаться.
Ленита снова фыркнула.
– Заносчивые снобы… Думают, они лучше других. Но, насколько мне известно, срут они в сортире, как и все остальные.
– Вы с ней подруги? – спросил Лейф.
– Да, пожалуй, – ответила Мария и пожала плечами. – Мы с самого детства постоянно болтались вместе. В смысле – до того момента, как нам запретили общаться.
Лейф отложил ручку.
– А как давно вам запретили общаться?
Он подумал, что сам не обрадовался бы, если б его дочь стала общаться с кем-либо из семьи Валль. Наверное, он тоже сноб.
– С полгода назад. Они узнали, что я курю, и решили, что их принцессе нельзя дружить со мной. Что я на нее плохо повлияю.
Ларри и Ленита закачали головами.
– Еще что-нибудь хочешь добавить? – спросил Лейф, глядя в глаза Марии.
Эти глаза оставались совершенно загадочными. Но тут на ее лбу появилась морщинка.
– Нет. Я только хотела сказать – это ужасно, то, что произошло со Стеллой… Она была такая милая… Надеюсь, вы возьмете того, кто это сделал.
– Сделаем все от нас зависящее, – сказал Лейф.
Мария спокойно кивнула.
* * *
Приятно было ненадолго запереться у себя в кабинете. Всю ночь они провели в поисках, а потом все закрутилось, когда Нею нашли мертвой. Казалось, веки падают сами собой, и если Патрик не приляжет отдохнуть, то просто отключится, сидя за столом. Однако он не мог пока позволить себе пойти и лечь в комнате отдыха. Нужно было сделать несколько звонков; к тому же Эрика собиралась прийти и рассказать им все, что ей известно по делу Стеллы. Патрик с нетерпением ждал этого момента. Что бы там ни брякнул Мелльберг на пресс-конференции, все коллеги чувствовали, что эти два дела взаимосвязаны. Вопрос только в том, каким образом. Убийца вернулся на старое место? Или объявился подражатель? В чем тут суть?
Сняв трубку, Хедстрём сделал первый звонок.
– Привет, Турбьёрн! – сказал он, когда опытный эксперт снял трубку. – Хотел спросить – не можешь дать мне никакой предварительной информации?
– Ты знаешь все процедуры не хуже меня, – ответил Турбьёрн.
– Я знаю, что вы должны внимательно изучить все находки, но здесь речь идет об убитой девочке, так что дорога каждая минута. Ничего явного? Никаких особенных следов на теле? Или что-нибудь, что вы нашли, обыскивая местность?
– Мне очень жаль, Патрик, но мне пока нечего тебе сказать. Мы собрали довольно много всего – и теперь предстоит все тщательно проанализировать.
– Понятно. Но все равно хотел попытаться… Ты же знаешь, как ценно время – особенно первые сутки следствия. Пожалуйста, поддай жару, поторопи своих ребят и позвони мне, как только у тебя появится нечто конкретное. Всякая помощь сейчас очень важна.
Патрик взглянул на ясное голубое небо за окнами. Большая птица парила в восходящих потоках воздуха, но потом камнем бросилась вниз и скрылась из глаз.
– Вы можете поднять отчеты по делу Стеллы? – спросил он. – Для сравнения.
– Я уже сделал это, – ответил Турбьёрн. – Скоро перешлю тебе по внутренней почте.
Патрик улыбнулся.
– Ты просто золото, Турбьёрн.
Положив трубку, он несколько раз вздохнул, прежде чем набрать следующий номер.
– Привет, Педерсен! Это Хедстрём. Как дела со вскрытием?
– Что тебе ответить? – проговорил начальник судебно-медицинской лаборатории в Гётеборге. – Каждый раз это тяжело.
– Да, черт подери… Дети – самое ужасное. И для вас тоже, как я понимаю.
Турд Педерсен пробормотал что-то в знак согласия. Патрик не завидовал его работе.
– Когда ты сможешь дать нам что-нибудь?
– Думаю, через неделю.
– Что?! Через неделю?! А побыстрее не получится?
Судмедэксперт вздохнул.
– Сам знаешь, что творится летом…
– Да, я понимаю, жара. Знаю, что и количество смертей возрастает. Но мы говорим о четырехлетнем ребенке. Неужели ты не можешь…
Патрик сам слышал, что голос его звучит умоляюще. При всем уважении к правилам и порядку, он видел перед собой лицо Неи и был готов просить и унижаться, если только это могло бы хоть как-то помочь следствию.
– Дай мне хоть что-нибудь, чтобы мы могли начать работать. Предварительную причину смерти, например. Ты наверняка успел на нее взглянуть…
– На этом этапе слишком рано что-либо говорить, но у нее глубокая рана на затылке. Это все, что я могу сказать.
Патрик записал это, зажав телефон между ухом и плечом. Когда доставали тело, раны он не заметил.
– Хорошо, но ты не знаешь почему? От чего могла появиться эта рана?
