В конце концов оба они оказались нагие. Медленно-медленно провел он пальцем по изгибам ее тела, остановился у родимого пятна под правой грудью и рассмеялся.
– Оно похоже на Данию.
– Тогда, может быть, Швеция захочет его у меня отнять? – ответила она с улыбкой.
Пребен ласкал ее лицо.
– Что с нами будет?
Элин покачала головой.
– Не будем думать об этом. На все Божий промысел, в этом я убеждена.
– Элин в это верит?
Взгляд его стал печальным. Она наклонилась вперед и поцеловала его, лаская. Он застонал, губы его раскрылись – и она почувствовала, как он отвечает на ее прикосновения.
– Я точно знаю, – прошептала Элин, опускаясь вниз и принимая его.
Пребен, не отрываясь, смотрел ей в глаза, беря ее за талию и прижимая к себе. Когда они упали в объятия друг друга, солнце и небо над ними превратились в единый водопад света и тепла. «Это дела Господни», – подумала Элин, засыпая на его груди.
* * *
– Ну как Амина себя чувствует? – спросил Мартин, когда они с Паулой вошли в холл больницы.
Патрик потянулся на неудобном стуле.
– Состояние критическое, – ответил он и пошел налить себе чашку кофе.
Десятую с того момента, как Хедстрём приехал сюда. Всю ночь он вливал в себя отвратительный больничный кофе, чтобы не заснуть.
– А Карим? – спросила Паула, когда он вернулся на место.
– Легкие пострадали от дыма, на руках ожоги – когда он вытаскивал из дома Амину и детей. К счастью, с детьми всё вроде бы в порядке. Правда, они надышались дымом, их лечат кислородом. Оставят на сутки под наблюдением врачей.
Паула вздохнула.
– А потом? Кто о них позаботится, пока их папа и мама в больнице?
– Ожидаем прибытия социальной службы – посмотрим, что скажут специалисты. Но родственников у них здесь нет – и никого близких, насколько я понял.
– Мы можем забрать их к себе, – сказала Паула. – Мама взяла отпуск на все лето, чтобы помогать нам с малышом; уверена, что она предложила бы то же самое, будь она здесь.
– Да, но Мелльберг… – начал Патрик.
Лицо Паулы помрачнело.
– Когда он рассказал маме, что сделал – с гордостью и с обидой на нас, – она выставила его за дверь.
– Что-что она сделала? – переспросил Мартин.
Патрик уставился на Паулу.
– Рита выставила Мелльберга? Но где же он тогда живет?
– Понятия не имею, – Паула пожала плечами. – Но дети могут пожить у нас. Если социалка разрешит.
– Вряд ли у них будут возражения, – сказал Патрик.
По коридору к ним направлялся врач, и Хедстрём поднялся. Это был тот же врач, который информировал его в течение всей ночи.
– Приветствую, – сказал он и протянул руку Пауле и Мартину. – Меня зовут Антон Ларссон, я заведующий отделением.
– Есть новости? – спросил Патрик, с гримасой отвращения допивая кофе.
– Нет. Состояние Амины по-прежнему критическое – за ее жизнь борется целая бригада. Она сильно надышалась дымом, на больших участках кожи ожоги третьей степени. Пострадавшая на искусственной вентиляции легких и получает капельницу, чтобы восстановить потерю жидкости в результате ожогов. Ими мы занимались всю ночь.
– А Карим? – спросил Мартин.
– Как я уже проинформировал вашего коллегу, у него поверхностные дермальные повреждения и небольшие нарушения дыхания, но в целом он почти не пострадал.
– Почему Амина пострадала куда сильнее, чем Карим? – спросила Паула.
Им пока не удалось восстановить последовательность событий – эксперты расследовали причины пожара, пытаясь выяснить, что произошло, однако поджог назывался как вероятная версия.
– Этот вопрос вы можете задать Кариму – он в сознании, и я могу выяснить у него, в состоянии ли он побеседовать с вами.
– Это было бы очень ценно, – ответил Патрик.
Вместе с Паулой и Мартином он в полном молчании ожидал возвращения врача. Через несколько минут тот снова появился в коридоре и махнул им рукой.
– Не думал, что получится, – проговорил Мартин.
– Да уж, в его ситуации я никогда больше не согласилась бы беседовать ни с одним полицейским, – сказала Паула, поднимаясь.
Они подошли к палате, где их ждал доктор Ларссон, и осторожно вошли. На кровати у окна лежал Карим; его лицо исказилось от усталости и страха. Руки у него были забинтованы и лежали поверх одеяла. Рядом с кроватью гудела трубка, подавая кислород.
– Спасибо, что согласился поговорить с нами, – сказал Патрик, придвигая к кровати стул.
– Я хотел бы знать, кто сотворил все это с моей семьей, – проговорил Карим, говоривший по-английски лучше Хедстрёма.
Он закашлялся, слезы навернулись ему на глаза, но он не сводил глаз с Патрика.
Мартин и Паула молча стояли поодаль – по молчаливой договоренности они предоставили Патрику вести разговор.
– Они пока не знают, выживет ли Амина, – сказал Карим и снова зашелся в кашле.
Слезы катились у него по щекам. Он потрогал пальцем носовой катетер, снабжавший его кислородом.
– Пока это неизвестно, – проговорил Патрик.
Комок в горле заставлял его снова и снова сглатывать. Он прекрасно понимал, что чувствует Карим. Ему вспомнился период после автокатастрофы, чуть не стоившей Эрике жизни, – это чувство, этот страх он никогда не забудет.
– Что я буду делать без нее? Как дети будут жить без нее? – проговорил Карим, на этот раз не закашлявшись.
Он замолчал. Патрик не знал, что ответить. Вместо этого он спросил:
– Ты не мог бы рассказать, что помнишь о вчерашнем вечере? Что произошло?
– Я… я даже не знаю, – Карим покачал головой. – Все произошло так быстро… Мне снился сон. Поначалу я даже подумал, что снова нахожусь в Дамаске. Как будто взорвалась бомба. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, где нахожусь… Потом побежал к детям, думая, что Амина бежит за мной; я слышал ее крики, когда проснулся. Но когда вынес детей, то увидел, что ее со мной нет, так что я схватил с веревки полотенце, обмотал рот и кинулся обратно в дом…
Голос не повиновался ему, он мучительно закашлялся. Патрик взял стакан с водой, стоявший на тумбочке, и поднес ему, чтобы Карим мог отпить из трубочки.
– Спасибо, – сказал он и снова откинулся на подушки. – Я побежал обратно в спальню, и она… – Он всхлипнул, но взял себя в руки. – Она горела. Амина горела. Ее волосы. Ее ночная рубашка. Я схватил ее, выбежал на улицу и стал катать ее по земле. Слышал, как кричат дети… Я… – Слезы хлынули градом, когда он поднял голову и посмотрел на Патрика. – Они говорят, что дети чувствуют себя хорошо. Это правда? Они не лгут мне?
