– Как вы сегодня поживаете, мистер Банч? – спросила Марисита, поджаривая соус чили. К двери ее домика подошел, пошатываясь, Телдон Банч, пилигрим, с ног до головы обросший мхом.
– М-м-м, – ответил Телдон. Роман в бумажном переплете он вывернул страницами наружу, перегнул и засунул под мышку, так что Марисите было больно глядеть на бедную книжку. – Завтрак готов?
– Завтрак был несколько часов назад, – сказала Марисита. – Вы его пропустили. Проспали?
– Потерял счет времени, – ответствовал Телдон. Надо сказать, счет времени он терял постоянно. – Что-нибудь осталось, душенька?
– Могу положить вам чего-нибудь. – В кастрюльке постоянно тушились бобы, да и помидоры обжарить недолго, а пара яиц довершила картину. В ожидании еды Телдон, ссутулившись, читал книгу, рассеянно почесывая зарастающую мхом щеку. Марисита готовила, а сама всё думала о радиоинтервью и о том, что станет рассказывать о своем прошлом, если согласится снова прийти на шоу. Она гадала, слышал ли ее Даниэль, и если слышал, то как отнесся к ее рассказу о том, как он ей помог.
Уже одно то, что она разговаривала с людьми из семьи Сория – из ряда вон выходящее событие, и после вчерашнего интервью Марисита никак не могла оправиться от потрясения, ведь ей неделями твердили, что Сория нельзя даже шепотом окликать. Выходит, запрет возник не на пустом месте: Марисита сама видела, что, нарушив его, Даниэль Сория себя погубил.
– Ты просто сокровище, – проговорил Телдон, когда она протянула ему полную тарелку. – Если я могу что-то для тебя сделать… – Он всегда так говорил, когда она передавала ему тарелку.
– Может, вы могли бы смолоть для меня зерно? Мне трудно делать это самой, потому что мука легко намокает, – сказала Марисита. Она всегда это говорила, передавая Телдону тарелку.
– Ладно, звучит отлично, – ответил он и отчалил вместе с тарелкой. На этом разговор обычно и заканчивался. Марисита всегда молола зерно сама. Телдон терял счет времени. Над Мариситой шел дождь. Телдон обрастал мхом.
В открытую дверь постучали, а потом на пороге возник крепко сбитый молодой человек в очень пыльных ботинках и белой футболке. Это был Пит, уже успевший за утро переделать кучу работы.
– Доброе утро, – поздоровался он. – Я не ошибся адресом?
– Это зависит от того, какой адрес вы искали, – ответила Марисита.
– Антония сказала, что вас можно попросить дать мне немного еды, чтобы я мог перекусить во время работы.
Очередная проволочка Мариситу не обрадовала, но ей понравилось то, как вежливо была высказана просьба.
– Тогда вы пришли именно туда, куда нужно. Присядьте.
– Спасибо, мэм, я постою. Не хочу испачкать вашу мебель – уж больно я перепачкался.
Марисите этот жест вежливости принес очередное затруднение. Она оценила нежелание юноши испачкать ее табуретку, но вид стоящего, а не сидящего гостя создавал у нее ощущение того, что он торопится и ей нужно готовить побыстрее, хотя Пит ничего подобного не имел в виду. Марисита могла бы еще раз попросить его присесть и объяснить, что она совсем не против некоторого количества грязи, но тогда уже сам гость может почувствовать неловкость из-за того, что его принуждают сесть. Поэтому вместо этого Марисита повторила свою просьбу мысленно, а вслух ничего не сказала. Гость продолжал стоять, и Марисита торопилась изо всех сил.
Пит спросил:
– Могу я чем-то вам помочь?
– Я стараюсь так быстро, как могу, – ответила она.
– Ой. Я не это имел в виду. Просто мне странно видеть, как кто-то другой делает всю работу.
Марисита удивилась такой непринужденности (сама она ни за что не смогла бы так свободно выразить свои чувства) и сразу же почувствовала себя увереннее, приободренная этим признанием. Она не могла понять, что поразило ее сильнее: то, как просто этот парень говорит о том, что ему не нравится, или то, что ей стало легче от его объяснения. Конечно же, поразмысли она над этим вопросом как следует, то поняла бы, что так и нужно поступать. Когда она еще жила в Техасе, к ней часто приезжали за советом, и какой-нибудь семейной паре она наверняка посоветовала бы быть честными и открытыми друг с другом, и неважно, насколько глупыми покажутся им собственные признания. Марисита не понимала, почему ей самой так трудно последовать этому совету. И вот она с запинкой решила попробовать:
– Я не против. Но мне тоже некомфортно, когда вы стоите. Просто мне странно видеть, что вы стоите, а не сидите… так, словно я должна поторапливаться.
Произносить такое не мысленно, а вслух было очень неприятно, однако Пит не вышел из себя, напротив, удивленно хохотнул. Потом похлопал ладонями по грязным штанам и сел на табурет. Марисита дала ему миску с помидорами черри – пожевать и занять руки, пока она работала. Несколько минут прошло в дружелюбном молчании; наконец Марисита закончила готовить для Пита эмпанады.
– Надеюсь, это не слишком грубый вопрос, – нарушил молчание Пит, – но почему они не улетают?
Бабочки на платье Мариситы открывали и закрывали крылышки, а сверху на них капала вода.
– Они слишком мокрые, – пояснила Марисита.
– Но ведь однажды дождь закончится?
– Возможно.
– Вы будете по ним скучать?
Никто прежде не спрашивал Мариситу об этом, и чтобы ответить, ей пришлось немного подумать. Бабочки были прекрасны, вдобавок она жила с ними так долго, что уже не представляла, как будет выглядеть без них.
– Думаю, я предпочла бы, чтобы они улетели, – призналась Марисита.
Ответ Пита удовлетворил.
– Хорошо.
– Вы уже получили второе чудо? – Марисита удивилась: она задала вопрос не мысленно, а вслух, но поскольку один раз она уже обратилась к Питу, во второй раз это оказалось проще.
– Э-э-э, я здесь не ради чуда, – сказал Пит. – Я здесь из-за грузовика. Кстати, это напомнило мне… Чувствую себя последним мерзавцем, что приходится снова просить вас работать, но всё-таки попрошу, потому что, держу пари, сам он не сможет, и, хоть мы с ним даже не приятели, мне бы не хотелось, чтобы он голодал. Вы не знаете, Тони что-нибудь ел?
– Тот великан?
– Да, он самый.
Марисита не сомневалась: великан ничего не ел. Погрузившись в собственное горе, она ни для кого не готовила с тех пор, как исчез Даниэль. Остальные пилигримы как-то позаботились о себе сами, в конце концов, в их распоряжении были кухня и остатки еды. Но Тони никто не дал еды, и он не поместился бы в ее кухне, даже попытайся он что-то себе приготовить.
– Я прослежу, чтобы он поел, – спокойно сказала Марисита, зато ее душа кипела от нетерпения. Время стремительно уходило, и у нее пересыхало во рту при мысли о Даниэле, который сейчас наверняка умирает от жажды. Но потом она вспомнила, что Тони, скорее всего, и вчера ничего не ел, и ее нетерпение сменилось чувством вины. Придется поторопиться. – Вот ваша эмпанада.
